жизни сказке — фее.


Такая идиллия: чистил бы Марко свою рыбу или возил ее в соседний город, откуда возвращался бы навеселе, а на следующий день снова закидывал свои сети, и так всю жизнь.


Но случилось нечто странное: увидев фею, Марко вдруг понял, что Дунай лучше жизни с продажей рыбы.


Он сгорел за свою мечту, за свой порыв. Именно так я понимаю революцию — не как средство наполнения голодных желудков, а как горение за мечту, м. б., такую же призрачную и обманчивую, как дунайская фея.


В этом мы наверное с Вами разойдемся. Вы говорите: отдать жизнь за счастье других. Я скажу: отдать жизнь за мечту (которая, может быть, причинит людям вред, впрочем в моем случае и в Вашем это не так).


Сейчас душно, — собирается гроза, и поэтому как-то не пишется. Вернулась сейчас с купанья, во время которого произошла следующая сценка. Когда мы пришли на берег — там сидел один маленький мальчишка с коровой и теленком. Мы пообещали ему стеречь корову, если он уйдет. В самый разгар купанья корова и теленок, накупавшись вдоволь, ушли на луг. Вскоре послышался рев пастушонка, который околачивался где-то поблизости.


— «Как, ты здесь, Лялька, ты не ушел? — крикнула Ася, обрадовавшись предлогу избавиться от коровы и теленка, — ты обещал уйти, а сам не уходишь, вот теперь загоняй их сам!» —


Рев еще более усилился.


— «Да, Лялька! — поддержала я, — и не воображай, что мы будем их загонять!» —


Рев перешел в нечто еще более сильное, чему названия я не знаю.


— «Загоняй сам!» — радостно вопили мы из воды. Вдруг среди рева послышалось нечто похожее на слова.


— «Что?» — переспросили мы.


— «ё-ё-ёнка!» — донеслось с горки.


— «Что?» —


— «Тейё-ё-ёнка-а-а!» —


— «Да что?» —


— «Я койову, а вы тейё-ёнка!» —


На том и порешили. Лялька с ревом загнал корову, а теленка, который был рядом с ней, оставил для нас. Простите за такую ерунду, просто очень уж смешно было, а Вам, наверное, со стороны просто странно. Вчера вечером я вышла побродить в поле. У нас полей мало, всё больше лес. Ну вот бродила я меж желтой рожью, садилось солнце — в край неба был огненно-красный, переходящий в золотой. Приближающаяся темнота, бледный месяц, голубоватая даль — всё это настраивало к грусти. Я думала над тем, почему люди так одиноки. Ведь это ужас, подумайте, это проклятие. И ведь никогда люди, даже самые, самые близкие, не могут знать, что происходит в душе друг у друга. Счастлив тот, кто не гонится за тем, чтобы понять. Вот я говорю с Вами (это я так для примера беру) и никогда не знаю, серьезно ли Вы говорите или шутя, не могу поручиться за то, что Вы понимаете мое настроение…


Ну вот, я думала так и медленно шла, глядя на тоскливую даль. Зачеркнуто две строки И как-то сразу сделалось холодно и захотелось домой.


Небо совсем померкло, а при свете луны поля сделались какие-то странные, грезящие, холодные.


Вся оторванность человека от природы вдруг ярко стала мне понятна. И вышло так: люди — чужие, природа — чужая, далекая.


И грустно-грустно было возвращаться по лесу домой, где кроме химии и алгебры никто не ждет.


Вы будете виноваты, если я провалюсь по обоим предметам, так и скажу.


— «Это Петя виноват, я хотела учиться!» —


— «Какой Петя?» — удивленно спросит педагог.


— «А такой, Понтик! — сквозь слезы отвечу я и для пояснения прибавлю — черный!» —


На педагогическом совете будет разбираться вопрос о причине неуспешности экзамена госпожи Цветаевой.


— «Мое