женам, к детям, в свой (упорядоченный) быт. Черт с такими друзьями!


К чести женщин скажу, что такими друзьями бывают, обыкновенно, мужчины.


________


Так Оля — Байрона? Нет, Шелли, утонувшего 23 лет в голубейшем из озер? Или — еще лучше — Орфея? Что ж, рукоплещу. А Аля — Зигфрида. А Адя — кого?


Да и я не лучше — после всех живых евреев — Генриха Гейне — нежно люблю — насмешливо люблю — мой союзник во всех высотах и низинах, если таковые есть. Ему посвящаю то, что сейчас пишу (первая глава в следующем № «Воли России»)[226 - Поэма „Крысолов“ 1925 г. У Г. Гейне той же теме посвящено стихотворение „Бродячие крысы“.] — с прелестной надписью, которую в «Воле России» опускаю.


_______


Продолжаю 14-го. Вчера в 5 ч. вечера, явление Невинного. Ночевал на диванчике у Пешехоновых. Пришел, несколько жеманный и жантильный,[227 - От фр. „gentille“ — вежливый, обходительный.] — пили кофе — (он у меня ничего не ест, но не знает, что пьем из медного, годы не луженного — кофейника!) — так и просидели, за кофе, дотемна. (Барсик на этот раз спал.) Уехал с головной болью, думал — от вольного воздуха, думаю — от быстроты моей мысли и речи. Обещал навещать все лето, — м. б. исправляет грехи дорогого? Тот — как помер. До странности. (Ах, пора на другие рельсы! Знаю ведь — сразу — как рукой снимет!)


_______


На днях Сережа вышлет Вам новый № «Своих Путей» (выходит в пятницу). В следующей книге «На Чужой Стороне» — его «Октябрь». Мякотин пригласил, до-олго глядел (Сережа истолковал: «врет или не врет?») и попросил продолжения. Я очень рада, — оправдательный документ добровольчества.


Сейчас в Праге генерал Брусилов — говеет. Глубокий старик. Едет, а м. б. уже проехал, в Карлсбад. Единственный сын расстрелян добровольцами. Заказывал панихиду. Сережа видел его в церкви, чудно рассказывал, пусть сам напишет.


_______


На 2-ой день русской Пасхи — Сережина «Гроза» в «Мещанской Беседе». Играет Бориса (любовника). М. б. Адя помнит «Грозу»? (Вы, наверное, нет.) Катерина — Коваленская (из Александрийского театра). В первый раз за три месяца увижу Вшенорский вокзал — и деревья в окне поезда — и людей.


_______


Нежное спасибо за бумагу, — очарована. Але о ждущем ее подарке ничего не сказала, но предупредила, что в письме — тайна, и нарочно кладу его на виду — для соблазна. (Адя! вроде «Rosalie et la souris grese».[228 - „Розали и серая мышь“ (фр.).])


Просьбу с тетрадкой, по возможности, исполню, хотя времени нет совсем. (Как понравились стихи в последнем письме? Ответ, по-моему, на мое письмо к Аде. NB! He забудьте про дорогого, всё, что знаете.)


Сережа сейчас едет. Письмо Вы получите накануне Пасхи. Итак — Христос Воскресе!


МЦ.


Вшеноры, 27-го апреля 1925 г.


Дорогая Ольга Елисеевна,


Нынче утром — мы гуляли, и почтальон приходил без нас — три письма: элегантным почерком Волконского, скромным — Оболенского (оцените этот «цветник князей»!) и — что-то совсем безграмотное, ибо я там даже не Марина, а Мария. (Штемпеля: Прага, Рим, Париж.) Начинаю, конечно, с последнего. Штамп Пламени — на машинке:


«Редакция журнала „Воля России“ настоящим просит Вас пожаловать на чашку чая, устраиваемую ею в помещении Редакции для друзей и сотрудников во вторник, 28-го сего месяца, в 7 часов вечера.


С совершенным почтением»


и — от руки — подпись дорогого. Сверху, не его рукой (на Ъ) — мое имя.


Первое движение: не ехать! Мне — не своей рукой! — меня на чашку чая! мне — с