отказаться от намеченной богословской карьеры с целью посвятить себя литературе.] — после различных передряг поступил гувернером в дом банкира Гонтара, влюбился в мать воспитанников (Diotima,[774 - Имя женщины, которой Сократ был обязан всеми своими знаниями о природе дружбы.] вечный образ его стихов) — не вышло и выйти не могло, ибо здесь не выходит, — расстался — писал — плутал — и в итоге 30-ти с чем-то лет от роду впал в помешательство, сначала буйное, потом тихое, длившееся до самой его смерти в 1842 г… Сорок своих последних безумных лет прожил один, в избушке лесника, под его присмотром. Целыми днями играл на немом клавесине. Писал. Много пропало, кое-что уцелело. В общем собрании стихов эти стихи идут под названием «Aus der Zeit der Umnachtung».[775 - Из позднего последнего, четверостишия «Die Unien des Lebens sind verschieden…» («Различны линии бегущей жизни…»)] (Umnachtung: окруженность ночью: оноченность: помраченность). Так немцы, у больших, называют безумца. Вот строка из его последнего стихотворения:


Was hier wir sind wird dort ein Gott ergänzen[776 - «О, вдохновение! Мы находим в тебе вечное блаженство» (нем.).] — лейтмотив всей его жизни. Забыла упомянуть Вам о роковом значении в его жизни Шиллера, не понявшего ни рода дарования, — чисто эллинского (толкал к своему типу баллады) — ни, главное, существа, бесконечно нежного и уязвимого. Письмо к Шиллеру, на которое последний не ответил, так и осталось вечной раной.


Как поэт, говорю о материале слова, совершенно бесплотный, даже бедный. Обычная рифма, редкие и бедные образы — и какой поток из ничего. Чистый дух и — мощный дух. Кроме стихов, за жизнь — проза, чудесная. Hiperion,[777 - Роман Гельдерлина, назван по имени юноши, главного героя.] письма юноши, мечтающего о возрождении той Греции — и срывающегося. Апофеоз юноши, героики и дружбы.


О Гёте и Гельдерлине. Гёте — мраморный бог, тот — тень с Елисейских полей.


Не знаю, полюбите ли. Не поэзия — душа поэзии. Повторяю, меньше поэт, чем гений.


«Открыт» лет двадцать назад. При жизни печатался кое-где по журналам, никто не знал и не читал.


Умер один, на руках своего сторожа.


До свидания. Любопытно, дойдет ли это письмо. Страшная страна. В том письме я просила Вас не отвечать: письмо то же дело, а дело — то же время, но письмо пропало, и просьба не судьба.


Словом, если не ответите, ничуть не огорчусь, а если ответите — обрадуюсь очень.


Еще раз спасибо за Асю.


Марина Цветаева.


Руки вымойте, письмо сожгите (против этого октября).



БАЛАГИНУ А. С

Медон, 25-го сентября 1927 г.


Здравствуй, дорогой Александр Самойлович.


Пишу Вам на скарлатинном одре, со свежевыбритой головой, — остальные подробности болезни узнаете от Аси, хочу говорить о Вас: никогда не забуду тихого стука в дверь, — так стучат поколения воспитанности! — высокую фигуру в дверях, и особенно одной елочки, данной Вам где-то за что-то и поделенной Вами поровну: пол-елочки себе, пол — мне. Куда до этой елочки святому Мартину с его плащом!


Помню и Туркестан[778 - Цветаева имеет в виду, по-видимому, рассказы А. С. Балагина о своей родине. Он родился и вырос а Ташкенте.] и Тунчи,[779 - Татьяна Викторовна Соловьева, первая жена А. С. Балагана. Художница.] ее детские рисунки — не то планетную систему, не то небо в ангелах, и сваху, непременно хотевшую Вас женить на невесте, которая Вам не нравилась, и Ваши стихи и наши беседы.


Но обещания своего Вы не исполнили: не приехали! Ведь на том