до-семилетию: после 7 лет ничего не полюбила.[1773 - Цветаева всю жизнь использовала старое написание слов: твердый знак в конце слова после согласной и букву «ять» вместо «е» в тех словах, где эта буква писалась ранее. Письмо к Тихонову также написало по старой орфографии.]


Большинство эмиграции давно перешло на е. Это ей не помогло.



ОБРИ ОКТАВУ

1935 г.


Месье, это письмо было начато давно — в марте, когда я в первый раз прочла Вашего «Наполеона на острове Святой Елены».[1774 - Aubry Octave «Sainte-Hélène». I–II. Paris. 1935.] Я купила его в маленькой книжной лавке, где Ваш «Наполеон» почти безраздельно царил на витрине, затмевая все прочие редкости. Сколько раз я собиралась…


Месье, Вы за или против Гаспара Хаузера?[1775 - Юноша, которого нашли ребенком в 1828 г. под Нюренбергом. Отличался крайней неразвитостью. В 1833 г. убит неизвестным злодеем. Ему посвящена книга немецкого писателя Якоба Вассермана «Caspar Hauser oder die Tragheit des Herzens», 1908 («Гаспар Хаузер, или леность сердца»).] За или против легенды о нем? (ибо и легенда, и Вассерман, воспевший его как поэт, — за него). Я спрашиваю потому, что люблю Вас — за исключительное благородство Вашего «Наполеона на Святой Елене» — и потому, что я Вам верю — и именно потому, что я Вас люблю и верю Вам, я не хочу читать Вашего «Гаспара Хаузера»,[1776 - Книгу «L'orphelin de l’Europe, Gaspard Hauser» («Сирота Европы, Гаспар Хаузер»).] если Вы против него. И причина лежит даже глубже: любя Вас и любя Якоба Вассермана, я остаюсь самой собой; я люблю Вас обоих за то же самое и посредством того же самого,[1777 - Угловые скобки здесь и далее поставлены Цветаевой в черновике письма] что есть душа (единственное слово на всех языках, которое не нуждается в пояснениях, в прилагательных) и посредством того же самого, что есть душа, — и я не хочу разрываться, не допускаю, чтобы два человека одной породы — лирической (единственной, которую я чту и к которой имею честь, счастье и несчастье принадлежать — со всеми потрохами) — могли бы думать — нет, чувствовать по-разному применительно к одному и тому же, к явно одной и той же идее. Весь мир — Вы должны это знать, и Вы наверняка знаете, — разделен на два лагеря: поэты и все остальные, неважно, кто эти все: буржуа, коммерсанты, ученые, люди действия или даже писатели. Только на два лагеря: и Вы, Ваш «Наполеон на Святой Елене», герцог Рейхштадтский,[1778 - сын Наполеона] Гаспар Хаузер, Вассерман и я, пишущая Вам эти строки, принадлежат к одному лагерю. Мы защищаем одну и ту же идею — самим фактом своего существования. Поэтому поймите: как больно мне было бы осознать, что в этом лагере Великих Одиноких налицо разлад. Что, любя герцога Рейхштадтского, можно не любить Гаспара Хаузера; что Вассерман любил своего героя, а Октав Обри способен был бы этим пренебречь. На определенном высоком уровне уже нет ни имен собственных, ни конкретных адресатов. И герцог Рейхштадтский, и Гаспар Хаузер — это один и тот же вечный королевский сын, наследник без наследства, и у каждого свой вечный Верный Слуга, как Вы, как Вассерман Орфей, Р.-М. Рильке, все лирические поэты. Вы не обиделись на эти слова? Ведь имена — верхний слой, шелуха. Вся история — игра с участием всего нескольких персонажей; они всегда одни и те же, и они больше, чем принципы, — они стихийные силы стихии принципов. Герцог Рейхштадтский и Прокеш[1779 - Антон фон Прокеш-Остен, автор книги о герцоге Рейхштадтском «Mes relations avec le due de Reichstadt»] — это