приюте. — А как любили детей! († 2-го февраля, в Сретение, 1920 г., пробыв в приюте около двух месяцев.) А сестры служили на железной дороге, и были отлично устроены и у них было всё, но оне думали, что Сережа убит в Армии.


— Чудный день, Вера — птицы и солнце. Вечером еду с Муром в дом, где будет какая-то дама, которая м. б. устроит мою французскую рукопись.[1037 - По-видимому, речь идет о «Письме к амазонке».] Были бы деньги — оставила бы их с Сережей здесь, пусть я уйду, — и уехала бы куда-нибудь с Муром. Но тáк — нужно ждать событий и выплакивать последние слезы и силы. У меня за эти дни впервые подалось сердце, — уж такое, если не: твердокаменное, так — вернопреданное! Не могу ходить быстро даже на ровном месте. А всю жизнь — летала. И вспоминаю отца, как он впервые и противоестественно — медленно шел рядом со мной по нашему Трехпрудному, все сбиваясь на быстроту. Это был наш последний с ним выход — к Мюрилизу, покупать мне плед. (Плед — жив.) Он умер дней десять спустя. А теперь и Андрея нет. И Трехпрудного нет (дома). Иногда мне кажется, что и меня — нет. Но я достоверно — зажилась.


МЦ.


7-го января 1935 г.


65, Rue J. B. Potin


Vanves (Seine)


С Новым Годом, дорогая Вера!


Желаю Вам в нем — нового: какой-нибудь новой радости. Я его встречала одна — при встрече расскажу — немножко по своемý трехпрудному сну. Когда увидимся? Слыхала про „бал прессы“ — будут ли что-нибудь давать? Хорошо бы…


Целую Вас. Мур еще раз — и еще много-много раз! — благодарит за перо.


Жду весточки.


МЦ.


Приписка на полях:


„Бал прессы“: „кадриль литературы“.[1038 - Литературный «праздник» в романе Ф. М. Достоевского «Бесы».] (Помните?)


10-го января 1935 г.


Vanves (Seine)


33, Rue J. В. Potin


С Новым Годом, дорогая Вера!


Я все ждала радостной вести о Вашем приезде, потом усумнилась в Вашем желании меня видеть из-за моего неответа, и вдруг, вчера узнаю от Даманской, что в редакции (Последних Новостей» говорят, что Вы вообще не приедете, п. ч. пять этажей, и что Иван Алеексеевич не то уехал, не то на днях уезжает в Grasse. Конечно, это — слух, но мне приятно, что нет доказательства Вашей на меня обиды. Знайте, дорогая Вера, что я вообще в жизни делаю обратное своим желаниям, живу, так сказать, в обратном от себя направлении, — в жизни, не в писании. — Ну, вот. —


Живу сейчас под страхом терма — я НЕ богема и признаю все внешние надо мной права — на который (терм) у меня пока только 200 франков от Руднева, который по сравнению с Демидовым оказался моим добрым гением. На Демидова, кстати, жалуются все — кроме Алданова, которого все жалуют. Даманская спросила в редакции, почему не идет мой рассказ.[1039 - «Сказка матери».] — И не пойдет, он слишком длинен, а она отказывается сократить. (Поляков, очень ко мне расположенный, но совершенно бессильный.) — Сколько строк? — 384. — Но у меня (говорит Даманская) — постоянно бывает 360, а у других — еще больше. В чем дело? — Молчание. Тогда она стала просить Алданова вступиться, но Алданов только развел руками.[1040 - Алданов — постоянный консультант и сотрудник «Последних новостей»]


Но с этим рассказом (qui n’en est pas un[1041 - Который не является таковым (фр.).] — Сказка матери: говорят мать и две девочки — наперебой) — странная вещь. Ко мне пришел Струве[1042 - Струве Михаил Александрович сотрудничал в «Последних новостях» и других периодических изданиях. Одно время работал в типографии «Последних