переписываться, но не сумеем разговаривать.


Всего доброго, и не сердитесь за предварительный скептицизм.


Преданный Вам


(— в чем выражается?!)


В. Руднев


Р. S. А нет ли у Вас стихов 1) новых и 2) понятных для простого смертного. Чувствую, что это задание противоречиво для Вас.


_________


— Вот, Вера, нашего „дедушку“ еще раз прогнали. Всё это письмо — не опасение, а предрешение, только Руднев, прослышав о Милюкове, не хочет быть смешным и упор сделал на другом (неисторичности лица).


Почему Степун годами мог повествовать о своих женах, невестах, свояченицах и т. д.,[938 - Вероятно, Цветаева имеет в виду автобиографические «Мысли о России» Ф. А. Степуна, публиковавшиеся в «Современных записках» с перерывами с 1923 по 1928 гг. (9 номеров).] а я — о единственном своем (!) дедушке Иловайском — не могу?? В единственном № Современных 3аписок? Думаю, что для редактора важнее всего: как вещь написана, т. е. кто ее написал, а не о ком. И думать, что мои воспоминания о знаменитом, скажем, литераторе ценнее моих же воспоминаний о сэттере „Мальчике“ например — глубоко ошибаться. Важна только степень увлеченности моей предметом, в которой вся тайна и сила (тайна силы). С холоду я ничего не могу. Да Вы, милая Вера, это и так, и из себя — знаете!


Чувство, что литература в руках малограмотных людей. Ведь это письмо какого-то подмастерья! Впрочем, не в первый раз! Если бы Вы знали, чту это было с Максом!![939 - Т. е. с очерком «Живое о живом».]


Пишу сейчас открытие Музея, картина встает (именно со дна подымается!) китежская: старики — статуи — белые видения Великих Княжен… Боюсь, что из-за глаз Государя весь „фельетон“ провалится, но без глаз — слепым — не дам.


О будь они прокляты, Милюковы, Рудневы, Вишняки, бывшие, сущие и будущие, с их ПОДЛОЙ: политической меркой (недомеркой?).


_________


Скоро напишу о совсем другом: перепишу Вам отрывки из недавнего письма Аси. А сейчас кончаю, хочу опустить еще нынче.


Обнимаю Вас. Только к Вам иду за сочувствием (СО—ЧУВСТВИЕМ: не жалостью, a mieux![940 - Лучше (фр.).]).


Clamart (Seine)


10, Rue Lazare Carnot


29-го сентября 1933 г.


Дорогая Вера,


Почему замолчали? Я по Вас соскучилась. Я Вам писала последняя, — это не значит, что я считаюсь письмами, я только восстанавливаю факты.


Знаете ли Вы, что мой Иловайский „потенциально“[941 - Предположительно? (примеч. М. Цветаевой).] (русского слова, кажется, нет) принят в Современные Записки?


Нынче я, после долгого перерыва, опять за него принялась, и вот, естественно, вернулась к Вам.


Многое вскрывается в процессе писания. Эту вещь приходится писать вглубь — как раскопки.


Напишу обо всем, если например, т. е. если буду знать, что всё это Вам еще нужно.


Обнимаю Вас.


МЦ.


Приписки на полях:


Здоровы ли Вы? А м. б. — уехали? Не собираетесь ли в Париж? Я бы ОЧЕНЬ хотела!


С „Последними Новостями“ очередные неприятности, впрочем „шитые и крытые“.


5-го октября 1933 г.


Clamart (Seine)


10, Rue Lazare Carnot


Дорогая Вера,


Написала Вам большое письмо, но к сожалению себе в тетрадку — было мало времени, а сказать хотелось именно сейчас и именно то, записала сокращенно, т. е. для Вас бы абсолютно нечитаемо, а сейчас опять нет времени переписывать, но — не пропадет и Вы его все-таки получите и „современности“ (будь она треклята!) не утратит.


Пока же:


Сын поступил в школу, значит и я поступила. Целый день, по