1200 фр.), которого мы иначе никогда не выплатим.


Надеялась на Commerce (французский Мулодец) и на Волю России (История одного посвящения) — Commerce не взял, а Воля России встала — и сдвинется ли? Дело в том, что печатай я то, что пишу — мы приблизительно могли бы жить. Но меня не печатают нигде — что же мне делать?!


Нынче утром послала на Ваш адрес письмо Мочульскому с вот какой просьбой: он друг переводчика Шюзвиля, а Шюзвиль участник некоего издательства Bossard и кроме того знал меня 14-летней гимназисткой в Москве (я тогда писала французские стихи, а Шюзвиль — кажется — русские), словом Шюзвиль всячески ко мне расположен, но к сожалению «трусоват был Ваня (Jean Chuzeville!) бедный»,[690 - Начальная строка стихотворения А. С. Пушкина «Вурдалак»] боится «новых» стихов, — так вот мне нужно, чтобы Мочульский замолвил слово за моего Мулодца, напирал не на его левизну, а народность (эпичность). Я сейчас обращаюсь за помощью ко всем, есть даже целый план моего спасения (NB! я как тот утопающий, который с берега смотрел как его же спасают — честное слово! полное раздвоение личности) — Сергей Яковлевич Вам этот план сообщит, ему вообще очень хочется и нужно с Вами повидаться — сообщите когда.


А с Дмитрием Павловичем угадали — кажется женится и (пока что) на Вере, во всяком случае Сувчинские разошлись и Вера у сестры Дмитрия Павловича где-то на юге.


Пишу хорошие стихи.


До свидания, дорогая Саломея, жду ответа: согласны ли с иждивением и — когда можно будет Сергею Яковлевичу Вас повидать.


В пятницу у меня будет Синезубов, передам ему все относительно Vogel’я[691 - Вожель.] и паспорта, огромное спасибо. Вы его спасаете.


Целую Вас.


МЦ.


30-го сентября 1931 г.


Дорогая Саломея,


Завтра (1-го) у нас терм, но у нас отсрочка на еще несколько дней. Если можете прислать иждивение — ния (сентябрь и октябрь) до 5-го, буду Вам бесконечно-благодарна. Очередная консьержка ушла и получает сама хозяйка, а с ней лишний раз встречаться — омерзение.


Вернулась из Бретани Аля с множеством зарисовок, гораздо лучше тех, что Вы видели на стене. Заставляет лизать все свои вещи (вплоть до чемодана), чтобы (мне) почувствовать, какое море соленое.


Дела наши хуже нельзя.


Да! я тогда по-настоящему и не поблагодарила Вас за те сто франков, только с жадностью их забрала. — Спасибо огромное.


До свидания, целую Вас.


МЦ.


Meudon (S. et О.)


Avenue Jeanne d'Arc


30-го сентября 1931 г.


Нынче иду с Синезубовым к Вожелю.


Медон, 8-го Октября 1931 г.,


сегодня имянины Сергея Яковлевича, а он в постели, в гриппе


Дорогая Саломея,


Огромное спасибо за иждивение, — терм с Божьей и Вашей помощью с плеч сбыли.


Но тревожит чужая тревога, а именно дела Синезубова. Мы была с ним у Вожеля, который нас очень хорошо принял, паспорт рассматривал с тщательностью пограничника, ничего не забыл, обо всем спросил и, главное, все записал.


Расстались мы на том, что он известит Вбс.


Но нынче уже 8-ое, а синезубовская виза кончается 20-го, бедный малый в безумной тревоге и тоске, а главное — и м. б. вина моя — что он еще не подавал никакого прошения о продлении визы. Моя просьба к Вам, милая Саломея, сводится к следующему: узнайте у Вожеля (он, естественно, мог забыть) есть ли надежда на продление визы — раз, и нужно ли, и кому, и как подавать прошение — два. Я в этих делал абсолютно-неопытна, а Синезубов уж подавно (подавлен).


И еще