украла) и все бабушки в чепцах и прадеды в халатах, и любили бы нас, и мы бы царили над ними и, в конце концов — незаметно — перешли бы к ним в стены и когда пришли бы другие — никого бы не нашли.


_______


Я хочу с Вами только этого, только такого, никак не называющегося, не: сна наяву, сна — во сне, войти вместе с Вами в сон — и там жить. Потому, что Вы тоже пленный дух,[1845 - Аналогия с образом Андрея Белого, очерк «Пленный дух».] как я, — не дух (духовность) a ein Geist: ein Gast.[1846 - Дух: гость (нем.) — игра созвучий).] Я это знаю, поняла по первому зову.


_______


(Все еще 9-го, понедельник).


Нынче, открывая дверь в свою заведомо-пустую комнату, я на секунду задержалась на пороге с мысленным вопросом: — Можно? — И удивиться не успев (на свою рассеянность) поняла: она до того заселена Вами, что если меня в ней нет, то в ней, конечно — Вы.


_______


Я не люблю детского общества: грубо, мальчишески и девчончески-профессионально, громко, и если я гуляю с детьми, то всегда внутренне-насильственно — а нынче я и внутренно согласилась, из соображения: — Раз я иду — с другим, то естественно, чтобы и Мур шел с товарищем. И только потом установила, что я ни с кем не иду.


_______


До Вашего письма я все время переводила Пушкина — целыми потоками — лучшие его стихи. (Когда-нибудь пришлю — или прочту.) С тех пор — ни строчки. Сейчас я думаю о Вас: думаю — Вас. Это очень серьезное занятие (Бедный Рильке! Мне одна любáя, любезная французская дама рассказывала: — Il nous lisait toujours ses écrits français, en nous demandant à mon mari et à moi (муж — корректный морской офицер-француз) — si c’était assez clair. Un jour il nous lit: — Cette femme a les mains sur les genoux. Elle ne bouge pas. Elle pense un enfant. — À un enfant? — Non, non, elle pease un enfant. C’etait lui qu'elle pense et non pas à lui. — Mais c'est absolument impossible en français, cher Rilke, personne ne comprendrait, on prendrait ça pour une erreur d’impression. On peut probablement dire ça en allemand, mais en français (NB! Прерываю: si on peut dire en allemand, c’est qu’on peut le sentir en allemand, car: «sie denkt ein Kind» n’est pas plus dit en allemand qu'en français… Toute la différence est que le lecteur allemand croit le poete sur parole, l’honore et la suit dans chacune de ses particularites, tandis que le lecteur français — le juge.) Тогда, Рильке, жалобно: — Alors, Vous dites — c’est absolument impossible? Incomprehensible? — Absolument. — Alors il ajouta — à —


Et moi je n'ajoute rien. Je Vous pense. Et un jour — nous en recauserons.[1847 - Он нам всегда читал свои французские сочинения и спрашивал нас, моего мужа и меня, достаточно ли это ясно. Однажды он нам прочитал: — Эта женщина сложила руки на коленях. Она не двигается. Она думает ребенка. — О ребенке? — Нет, нет, она думает ребенка. Она его думает, а не о нем. — Но это же абсолютно невозможно по-французски, дорогой Рильке, никто не поймет, примут это за бред фантазии. Вероятно, так можно сказать по-немецки, но по-французски… (NB!..если можно сказать по-немецки, значит, можно почувствовать по-немецки, так как (фр.) «она думает ребенка» (нем.) — уже не по-немецки, а по-французски. Вся разница в том, что немецкий читатель верит поэту на слово, чтит его и следует за ним в каждом его повороте, в то время как французский читатель — судит его.) Тогда, Рильке, жалобно: — Итак, вы говорите —