трудна.


________


У Мура — нарывы (малокровие). Совершенно неожиданные, но непрерывные. Сейчас — огромный ячмень. Очень бледен — до зелени. Ему отъезд еще больше нужен, чем мне. Учится отлично. Но убивает меня страстью к газетам и к событиям, — такой не моей!


Алю почти не вижу, заходит раз в две недели на пять минут. Говорит, что много работает в школе. Не знаю. Но — ее жизнь. Осенью ей будет 22 года[1540 - 18 сентября 1935 г. А. Эфрон исполнилось 23 года.] — в ее возрасте ей, в моей жизни, было уже четыре года: четыре года моей ответственности. Но я была другая — вся.


— Нý, вот…


Напишите, увидимся ли?


Целую Вас и, еще раз, спасибо за всё. Не можете ли Вы, в мою пользу, утянуть из своего хозяйства какую-нибудь среднего роста алюминиевую кастрюлю и нет ли у Вас лишнего алюминиевого кофейника?7 Я сейчас неспособна ни на франк, ибо — ведь еще примус! Купальные костюмы и халаты! Не найдется ли у Вас купального халата? Простите за вечные просьбы, но, мне почему-то — совсем не неудобно — просить у Вас. (Я вообще ничего ни у кого не прошу.)


Обнимаю.


МЦ.


Пишите о себе. Привет детям. Пишете ли и что?


21-го июня 1935 г.


Vanves (Seine)


65, Rue Jean Baptiste Potin


Дорогая Ариадна,


Что же Вы замолчали?


А вот — мои «новости»: у Мура три дня слегка побаливал живот (впервые за всю жизнь!) — повела к русской докторше, та обнаружила аппендицит и посоветовала немедленно показать Алексинскому.[1541 - Алексинский И. П. — врач-хирург]


К концу второго дня безрезультатной езды, наконец, Алексинского застали, тот велел сегодня же доставить в клинику Ville-Juif,[1542 - Цветаева, вероятно, намеренно, пишет раздельно (Ville-Juif — «город евреев»). В этом юго-восточном предместье Парижа находился русско-французский хирургический госпиталь] чтобы завтра утром оперировать.


14-го утром его оперировали, нынче пошел седьмой день, пока всё благополучно. Вел и ведет себя мужественно, — лучше чем взрослый.


Все это, конечно, сильно расстроило наши материальные дела, ибо хоть с нас, с точки зрения клинической, взяли грош, но этот грош был насущно-отъездный — или квартирный, — насущный. (Алексинский за операцию ничего не взял.)


Но сейчас тверже чем когда-либо решила вести его на море: все последнее время он выглядел очень плохо, был желт, как лимон, и все ложился, — прикладывался — сам не сознавая, что болен. (Дети не жалуются.) А сейчас, после операции (пять дней приблизительного не-едения) он конечно будет очень истощен.


________


Вчера был мой вечер: 200 фр.


Из Ваших, пока, никто не отозвался, и — думаю — уж не отзовется. (Удивляют меня — Гартманы, всегда такие сердечные. Но они так же «мои», как «Ваши».)


Ну, вот.


Тороплюсь, ибо каждый день езжу к Муру на три часа, итого, с дорогой — 6 ч. — Это на краю света.


До свидания!


Вы меня совсем забыли.


Целую Вас и детей, — все ли вы здоровы?


МЦ.


Непременно пишите о себе.


4-го июля 1935 г.


La Faviere, par Bormes (Var) Villa Wrangel


Дорогая Ариадна,


Пока — два слова. Ваше письмо долетело, верней — доползло, — спасибо. На 14-тый день после Муриной операции мы с Божьей и дружеской помощью тронулись, на train de vacances,[1543 - Каникулярный поезд (фр.).] на Юг. Фавьер — несколько русских вилл и французских ферм, без улицы и почтового ящика. Огромный пляж, на котором мы с Муром, от 4 до 6 ч. — одни, не считая прибегающих собак.


Виноградники подходят прямо к морю, уступая