молчание.
- Тебя Николай Всеволодович сам просил передать?
- Ему очень хотелось переслать эти деньги, всего триста рублей, господину Лебядкину. А так как он не знал его адреса, а знал лишь, что он прибудет к нам в город, то и поручил мне передать, на случай, если господин Лебядкин приедет.
- Какие же деньги... пропали? Про что эта женщина сейчас говорила?
- Этого уж я не знаю-с; до меня тоже доходило, что господин Лебядкин говорил про меня вслух, будто я не всё ему доставила; но я этих слов не понимаю. Было триста рублей, я и переслала триста рублей.
Дарья Павловна почти совсем уже успокоилась. И вообще замечу, трудно было чем-нибудь надолго изумить эту девушку и сбить ее с толку, -- что бы она там про себя ни чувствовала. Проговорила она теперь все свои ответы не торопясь, тотчас же отвечая на каждый вопрос с точностию, тихо, ровно, безо всякого следа первоначального внезапного своего волнения и без малейшего смущения, которое могло бы свидетельствовать о сознании хотя бы какой-нибудь за собою вины. Взгляд Варвары Петровны не отрывался от нее всё время, пока она говорила. С минуту Варвара Петровна подумала.
- Если, -- произнесла она наконец с твердостию и видимо к зрителям, хотя и глядела на одну Дашу, -- если Николай Всеволодович не обратился со своим поручением даже ко мне, а просил тебя, то, конечно, имел свои причины так поступить. Не считаю себя вправе о них любопытствовать, если из них делают для меня секрет. Но уже одно твое участие в этом деле совершенно меня за них успокоивает, знай это, Дарья, прежде всего. Но видишь ли, друг мой, ты и с чистою совестью могла, по незнанию света, сделать какую-нибудь неосторожность; и сделала ее, приняв на себя сношения с каким-то мерзавцем. Слухи, распущенные этим негодяем, подтверждают твою ошибку. Но я разузнаю о нем, и так как защитница твоя я, то сумею за тебя заступиться. А теперь это всё надо кончить.
- Лучше всего, когда он к вам придет, -- подхватила вдруг Марья Тимофеевна, высовываясь из своего кресла, -- то пошлите его в лакейскую. Пусть он там на залавке в свои козыри с ними поиграет, а мы будем здесь сидеть кофей пить. Чашку-то кофею еще можно ему по слать, но я глубоко его презираю.
И она выразительно мотнула головой.
- Это надо кончить, -- повторила Варвара Петровна, тщательно выслушав Марью Тимофеевну, -- прошу вас, позвоните, Степан Трофимович.
Степан Трофимович позвонил и вдруг выступил вперед, весь в волнении.
- Если... если я... - залепетал он в жару, краснея, обрываясь и заикаясь, -- если я тоже слышал самую отвратительную повесть или, лучше сказать, клевету, то... в совершенном негодовании... enfin, c'est un homme perdu et quelque chose comme un forèat évadé...[97]
Он оборвал и не докончил; Варвара Петровна, прищурившись, оглядела его с ног до головы. Вошел чинный Алексей Егорович.
- Карету, -- приказала Варвара Петровна, -- а ты, Алексей Егорыч, приготовься отвезти госпожу Лебядкину домой, куда она тебе сама укажет.
- Господин Лебядкин некоторое время сами их внизу ожидают-с и очень просили о себе доложить-с.
- Это невозможно, Варвара Петровна, -- с беспокойством выступил вдруг всё время невозмутимо молчавший Маврикий Николаевич, -- если позволите, это не такой человек, который может войти в общество, это... это... это невозможный человек, Варвара Петровна.
- Повременить, -- обратилась Варвара Петровна к Алексею Егорычу, и тот скрылся.
- C'est un homme malhonnête et je crois même que c'est un forèat évadé ou