все-таки тогда в воскресенье они смотрели на меня с безнадежностью. Одна Даша ангел. Очень я боюсь, чтоб они не огорчили его как-нибудь неосторожным отзывом на мой счет.
- Не бойтесь и не тревожьтесь, -- скривил рот Николай Всеволодович.
- Впрочем, ничего мне это не составит, если ему и стыдно за меня будет немножко, потому тут всегда больше жалости, чем стыда, судя по человеку конечно. Ведь он знает, что скорей мне их жалеть, а не им меня.
- Вы, кажется, очень обиделись на них, Марья Тимофеевна?
- Кто, я? нет, -- простодушно усмехнулась она. - Совсем-таки нет. Посмотрела я на вас всех тогда: все-то вы сердитесь, все-то вы перессорились; сойдутся и посмеяться по душе не умеют. Столько богатства и так мало веселья - гнусно мне это всё. Мне, впрочем, теперь никого не жалко, кроме себя самой.
- Я слышал, вам с братом худо было жить без меня?
- Это кто вам сказал? Вздор; теперь хуже гораздо; теперь сны нехороши, а сны нехороши стали потому, что вы приехали. Вы-то, спрашивается, зачем появились, скажите, пожалуйста?
- А не хотите ли опять в монастырь?
- Ну, я так и предчувствовала, что они опять монастырь предложат! Эка невидаль мне ваш монастырь! Да и зачем я в него пойду, с чем теперь войду? Теперь уж одна-одинешенька! Поздно мне третью жизнь начинать.
- Вы за что-то очень сердитесь, уж не боитесь ли, что я вас разлюбил?
- Об вас я и совсем не забочусь. Я сама боюсь, чтобы кого очень не разлюбить.
Она презрительно усмехнулась.
- Виновата я, должно быть, пред ним в чем-нибудь очень большом, -- прибавила она вдруг как бы про себя, -- вот не знаю только, в чем виновата, вся в этом беда моя ввек. Всегда-то, всегда, все эти пять лет, я боялась день и ночь, что пред ним в чем-то я виновата. Молюсь я, бывало, молюсь и всё думаю про вину мою великую пред ним. Ан вот и вышло, что правда была.
- Да что вышло-то?
- Боюсь только, нет ли тут чего с его стороны, -- продолжала она, не отвечая на вопрос, даже вовсе его не расслышав. - Опять-таки не мог же он сойтись с такими людишками. Графиня съесть меня рада, хоть и в карету с собой посадила. Все в заговоре - неужто и он? Неужто и он изменил? (Подбородок и губы ее задрожали). Слушайте вы: читали вы про Гришку Отрепьева, что на семи соборах был проклят?*
Николай Всеволодович промолчал.
- А впрочем, я теперь поворочусь к вам и буду на вас смотреть, -- как бы решилась она вдруг, -- поворотитесь и вы ко мне и поглядите на меня, только пристальнее. Я в последний раз хочу удостовериться.
- Я смотрю на вас уже давно.
- Гм, -- проговорила Марья Тимофеевна, сильно всматриваясь, -- потолстели вы очень... Она хотела было еще что-то сказать, но вдруг опять, в третий раз, давешний испуг мгновенно исказил лицо ее, и опять она отшатнулась, подымая пред собою руку.
- Да что с вами? - вскричал Николай Всеволодович почти в бешенстве.
Но испуг продолжался только одно мгновение, лицо ее перекосилось какою-то странною улыбкой, подозрительною, неприятною.
- Я прошу вас, князь, встаньте и войдите, -- произнесла она вдруг твердым и настойчивым голосом
- Как войдите? Куда я войду?
- Я все пять лет только и представляла себе, как он войдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь, в ту комнату. Я буду сидеть, как будто ничего не ожидая, и возьму в руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти лет путешествия Я хочу посмотреть, как это будет.
Николай Всеволодович проскрежетал про себя зубами и проворчал что-то неразборчивое.
- Довольно, --