храню его у себя как форму для афильяции других".[441] Достоевский специально сталкивает "Проект" Спешнева и "Катехизис" Нечаева, улавливая в последнем некоторые черты преемственности в деле организации "пятерок",[442] но подчеркивая и различия: в словах "хромого учителя" присутствует гордость бывшего петрашевца и "спешневца", иронизирующего над беспомощностью и топорностью новых нигилистов, не знающих, каким образом происходит аффилиация.
Достоевский говорил жене по поводу вышедшей в 1875 г. в Лейпциге книги "Общество пропаганды в 1849 г.", что она "верна, но не полна". Он отмечал: "Я ... не вижу в ней моей роли ... Многие обстоятельства ... совершенно ускользнули; целый заговор пропал".[443] Несомненно, что Достоевский имел в виду кружок Спешнева и свое участие в нем - обстоятельства для писателя необыкновенно важные и многократно отразившиеся в "Бесах". Помимо "формулы подписки" Спешнева Достоевский наверняка вспомнил и сожженный им "план" бунта, в котором тот указывал "три внеправительственных пути действия - иезуитский, пропагандный и восстанием".[444] Наконец, личность Спешнева, по мнению ряда исследователей, вдохновляла Достоевского при создании главного лица романа - Николая Ставрогина. Л. П. Гроссман писал, что в Ставрогине отразилась некоторые черты "таинственного и демонического Спешнева".[445] Б. Р. Лейкина высказывалась еще категоричнее: "Мне представляется несомненным, что Николай Спешнев послужил прототипом Николая Ставрогина. ... Его бесстрастие, холодность, неудовлетворенный скептизм, его красота и сила, обаяние, на всех производимое, и ореол какой-то тайны - все это реальные элементы в образе Ставрогина".[446] И хотя Спешнев не назван ни разу прямо в дошедших до нас записных тетрадях к роману, гипотеза, выдвинутая еще в 1920-е годы Гроссманом и Лейкиной, не представляется беспочвенной. Особенно убеждает в этом следующая запись о Ставрогине: "Иногда молчаливо любопытен и язвителен, как Мефистофель. Спрашивает как власть имеющий, и везде как власть имеющий" (XI, 175). Здесь переданы черты Спешнева. По воспоминаниям С. Д. Яновского,[447] Спешнев был в 1840-е годы для Достоевского своего рода Мефистофелем, во власти и под влиянием которого он находился; ср. характеристику Спешнева, данную ему следственной комиссией: "Он не имел глубокого политического убеждения, не был исключительно пристрастен ни к одной из систем социалистических ... замыслами и заговорами он занимался как бы от нечего делать; оставлял их по прихоти, по лени, по какому-то презрению к своим товарищам, слишком, по мнению его, молодым или мелкообразованным, -- и вслед затем готов был приняться опять за прежнее, приняться, чтоб опять оставить".[448]
Хроникер, иронизируя над манерами и поведением опустившегося и одряхлевшего Степана Трофимовича, рассказывает, что Верховенский удалялся с книгой "Токевиля", но не читал ее, а только играл в серьезные занятия, явно предпочитая романы Поль де Кока. Смысл "случайного" упоминания в "Бесах" имени французского историка А. Токвиля проясняет "конспект" биографии Степана Трофимовича в записных тетрадях: "Склонялся к американским штатам (Токвиль). Фурьерист, но потом, когда у нас явилось более фурьеристов. Американские штаты. Разделить Россию" (XI, 161).
Книга Токвиля "О демократии в Америке" была в библиотеке Петрашевского, который пропагандировал ее федеративные идеи в применении к России: "Отношения между народами должны быть, как между штатами С. Америки или провинциями одного и того же