В 1869 г. издатель "Московских ведомостей" и "Русского вестника" M. H. Катков писал о нигилизме, имея в виду революционные настроения русской молодежи: "Вред нигилизма заключается главным образом в миазмах его существования, а не в способности к самостоятельно организованному политическому действию. Искренними нигилистами могут быть только совершенно незрелые молодые люди, которых, к сожалению, благодаря фальшивой педагогической системе ... в таком обилии выбрасывали на свет наши учебные заведения".[536]
Достоевский в отличие от Каткова считал это "движение" явлением живым, "серьезной страницей", которая еще не скоро будет дописана. "Нигилисты и западники требуют окончательной плети", -- писал Достоевский в начальный период работы над "Бесами". В дальнейшем ходе работы писатель отказался от трактовки революционного движения как чего-то наносного, случайного, преходящего. Не состоят его нигилисты и на службе у каких-то мифических врагов России, как это было обычно в 1860-1870-х годах у авторов "антииигилистических" романов.
Достоевский собирался дать в "Бесах" обвинительный акт неотразимой силы против нигилистов и западников. Петра Верховенского и членов его пятерки он хотел представить продолжателями, преемниками западников и заговорщиков прежних лет, а их деятельность - закономерным плодом оторванных от "почвы" идеологов 1840-х и 1860-х годов: Белинского, Грановского, Петрашевского, Добролюбова, Чернышевского.
В окончательном тексте романа дело обстоит сложнее: Петр Верховенский и Шигалев отрицают и утопический социализм, и пропаганду Герцена, и идеи Чернышевского как сказки и некий отвлеченно гуманистический вздор. Достоевский уже в подготовительных материалах отделяет своего героя от социалистических идеалов: "...Нечаев сам по себе все-таки случайное и единоличное существо", "Нечаев не социалист, но бунтовщик, в идеале его бунт и разрушение, а там "что бы ни было"" (XI, 279). Противопоставляя циничную программу "политического честолюбца" и "мошенника" Верховенского социалистическим проектам революционных демократов, Достоевский вкладывает в его уста слова: "В сущности мне наплевать; меня решительно не интересует: свободны или несвободны крестьяне, хорошо или испорчено дело. Пусть об этом Серно-Соловьевичи хлопочут да ретрограды Чернышевские! - у нас другое - вы знаете, что чем хуже, тем лучше" (XI, 159).
Итак, автор хотел показать закономерность появления "нечаевщины", но в то же время счел необходимым отделить ее от социалистических идей Белинского и Чернышевского. Вместо сплошного бичевания либеральных, социалистических, нигилистических идей в романе налицо классификация и разграничение разных тенденций и течений. Достоевский отделяет великую идею от ее "уличных" интерпретаций (идея, попавшая "на улицу", -- идея измельчавшая и исказившаяся), разграничивает "чистых социалистов" и честолюбивых мошенников; "передовых" деятелей, работающих во имя определенной цели (хотя бы и нелепой, с точки зрения Достоевского 1870-х годов), и примкнувшую к ним "сволочь", равнодушную к любым целям (Лямшин); кабинетных теоретиков анархии, отрицающих путь заговоров (Шигалев), и практиков, одержимых одной идеей разрушения. Эта классификация, в основных чертах намеченная в "Бесах", нашла законченное оформление в подготовительных материалах к "Подростку" и вложена там в уста "высшего скитальца" Версилова: "Нигилисты это в сущности были мы, вечные искатели высшей идеи. ... Нигилизм без социализма - есть только отвратительная нигилятина, а