просто невежливо. Конечно, во всем борьба за существование, и другого принципа нет, это всем известно, но ведь все-таки..." (с. 514). На процессе приглушенно прозвучал один мотив (точнее, подозрение), который Достоевский не преминул развить в "Бесах". В уже цитированном показании Г. Енишерлов писал, что Нечаев скомпрометировал многих студентов, "втолкнув вполне умышленно в казематы сотни людей, если чем-либо виноватых, то единственно своею доверчивостью и благодушием", и достаточно прозрачно намекнул на возможные связи Нечаева с III Отделением.[395] Предположение Енишерлова заинтересовало Спасовича: "Читались показания студента Енишерлова, который дошел до того, что подозревал, не был ли Нечаев сыщиком. Я далек от этой мысли, но должен сказать, что если бы сыщик с известною целью задался планом как можно более изловить людей, готовых к революции, то он действительно не мог искуснее взяться за это дело, нежели Нечаев".[396] "Шпионом" называет Петра Верховенского Шатов. О доносе и возможных доносчиках нервно дебатируют на первом собрании "У наших". Наконец, между Ставрогиным и Петром Верховенским происходит весьма характерный разговор на ту же тему:
"А слушайте, Верховенский, вы не из высшей полиции, а?
- Да ведь кто держит в уме такие вопросы, тот их не выговаривает
- Понимаю, да ведь мы у себя.
- Нет, покамест не из высшей полиции" (с. 364).
Достоевский развил по-своему и другой мотив, часто звучавший на процессе и неразрывно связанный с высказанным предположением о Нечаеве как о сыщике: речь идет о внедрявшемся Нечаевым принципе взаимного шпионажа одного члена общества за другим. Об этом на суде говорил Ф. Ф. Рипман: "Вскоре после того как мы дали согласие, Нечаев начал запугивать нас, если можно так выразиться, властью и силою комитета, о котором он говорил, что будто он существует и заведует нами. Так один раз Нечаев пришел к нам и сказал, что сделалось комитету известно, что будто кто-то из нас проговорился о существовании тайного общества. Мы не понимали, каким образом могло это случиться. Он сказал: "Вы не надейтесь, что вы можете притворяться и что комитет не узнает истины: у комитета есть полиция, которая очень зорко следит за каждым членом". При этом он прибавил, что если кто из членов как-нибудь проговорится или изменит своему слову и будет поступать вопреки распоряжениям тех, кто стоит выше нашего кружка, то комитет будет мстить за это".[397] У Петра Верховенского также на каждого члена "пятерки" заведено дело; создан штат подкупленных агентов вроде Агафьи, служанки Липутина. Необходимость шпионства, которым на практике пользуется Верховенский, обоснована у Шигалева: "У него хорошо в тетради ... у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом" (с. 391-392).
На провозглашенный Нечаевым принцип крови, скрепляющий организацию, опирается Верховенский, чью потаенную мысль излагает Ставрогин: "Все это чиновничество и сентиментальность - все это клейстер хороший, но есть одна штука еще получше: подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать" (с. 363).
Отразились в романе даже совсем "частные" факты, имеющие отношение к Нечаеву, как например пренебрежительная и развязная манера поведения. И. Н. Лихутин (имя которого созвучно имени Липутина в романе) показал, что на одном собрании кружка "Нечаев заснул, сидя