высечь, но только не из чести, а больно, как мужика секут.
Петр Степанович взял шляпу и встал с места. Кармазинов протянул ему на прощание обе руки.
- А что, -- пропищал он вдруг медовым голоском и с какою-то особенною интонацией, всё еще придерживая его руки в своих, -- что, если назначено осуществиться всему тому... о чем замышляют, то... когда это могло бы произойти?
- Почем я знаю, -- несколько грубо ответил Петр Степанович. Оба пристально смотрели друг другу в глаза.
- Примерно? приблизительно? - еще слаще пропищал Кармазинов.
- Продать имение успеете и убраться тоже успеете, -- еще грубее пробормотал Петр Степанович. Оба еще пристальнее смотрели друг на друга.
Произошла минута молчания.
- К началу будущего мая начнется, а к Покрову всё кончится*,- вдруг проговорил Петр Степанович.
- Благодарю вас искренно, -- проникнутым голосом произнес Кармазинов, сжав ему руки.
"Успеешь, крыса, выселиться из корабля! - думал Петр Степанович, выходя на улицу. - Ну, коли уж этот "почти государственный ум" так уверенно осведомляется о дне и часе и так почтительно благодарит за полученное сведение, то уж нам-то в себе нельзя после того сомневаться. (Он усмехнулся). Гм. А он в самом деле у них не глуп и.... всего только переселяющаяся крыса; такая не донесет!".
Он побежал в Богоявленскую улицу, в дом Филиппова.

VI

Петр Степанович прошел сперва к Кириллову. Тот был, по обыкновению, один и в этот раз проделывал среди комнаты гимнастику, то есть, расставив ноги, вертел каким-то
особенным образом над собою руками. На полу лежал мяч. На столе стоял неприбранный утренний чай, уже холодный. Петр Степанович постоял с минуту на пороге.
- Вы, однако ж, о здоровье своем сильно заботитесь, -- проговорил он громко и весело, входя в комнату, -- какой славный, однако же, мяч, фу, как отскакивает; он тоже для гимнастики?
Кириллов надел сюртук.
- Да, тоже для здоровья, -- пробормотал он сухо, -- садитесь.
- Я на минуту. А впрочем, сяду. Здоровье здоровьем, но я пришел напомнить об уговоре. Приближается "в некотором смысле" наш срок-с, -- заключил он с неловким вывертом.
- Какой уговор?
- Как какой уговор? - всполохнулся Петр Степанович, даже испугался.
- Это не уговор и не обязанность, я ничем не вязал себя, с вашей стороны ошибка.
- Послушайте, что же вы это делаете? - вскочил уж совсем Петр Степанович.
- Свою волю.
- Какую?
- Прежнюю.
- То есть как же это понять? Значит ли, что вы в прежних мыслях?
- Значит. Только уговору нет и не было, и я ничем не вязал. Была одна моя воля и теперь одна моя воля.
Кириллов объяснялся резко и брезгливо.
- Я согласен, согласен, пусть воля, лишь бы эта воля не изменилась, -- уселся опять с удовлетворенным видом Петр Степанович. - Вы сердитесь за слова. Вы что-то очень стали последнее время сердиты; я потому избегал посещать. Впрочем, был совершенно уверен, что не измените.
- Я вас очень не люблю; но совершенно уверены можете быть. Хоть и не признаю измены и неизмены.
- Однако знаете, -- всполохнулся опять Петр Степанович, -- надо бы опять поговорить толком, чтобы не сбиться. Дело требует точности, а вы меня ужасно как горошите. Позволяете поговорить?
- Говорите, -- отрезал Кириллов, смотря в угол.
- Вы давно уже положили лишить себя жизни... то есть у вас такая была идея. Так, что ли, я выразился? Нет ли какой ошибки?
- У меня и теперь такая же идея.
- Прекрасно. Заметьте при этом, что вас никто не