единственно под тем предлогом, что "шататься иностранцам по русским церквам есть непорядок и чтобы приходили в показанное время...", и довел до обморока... Этот дьячок был в припадке административного восторга, et il a montré son pouvoir...[19]
- Сократите, если можете, Степан Трофимович.
- Господин фон Лембке поехал теперь по губернии. En un mot, этот Андрей Антонович, хотя и русский немец православного исповедания и даже - уступлю ему это - замечательно красивый мужчина, из сорокалетних...
- С чего вы взяли, что красивый мужчина? У него бараньи глаза.
- В высшей степени. Но уж я уступаю, так и быть, мнению наших дам...
- Перейдемте, Степан Трофимович, прошу вас! Кстати, вы носите красные галстуки, давно ли?
- Это я... я только сегодня...
- А делаете ли вы ваш моцион? Ходите ли ежедневно по шести верст прогуливаться, как вам предписано доктором?
- Не... не всегда.
- Так я и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! - раздражительно вскричала она. - Теперь вы будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели... вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук... quelle idée rouge![20] Продолжайте о фон Лембке, если в самом деле есть что сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
- En un mot, я только ведь хотел сказать, что это один из тех начинающих в сорок лет администраторов, которые до сорока лет прозябают в ничтожестве и потом вдруг выходят в люди посредством внезапно приобретенной супруги или каким-нибудь другим, не менее отчаянным средством... То есть он теперь уехал... то есть я хочу сказать, что про меня тотчас же нашептали в оба уха, что я развратитель молодежи и рассадник губернского атеизма... Он тотчас же начал справляться.
- Да правда ли?
- Я даже меры принял. Когда про вас "до-ло-жили", что вы "управляли губернией", vous savez,[21] - он позволил себе выразиться, что "подобного более не будет".
- Так и сказал?
- Что "подобного более не будет" и avec cette morgue...[22] Супругу, Юлию Михайловну, мы узрим здесь в конце августа, прямо из Петербурга.
- Из-за границы. Мы там встретились.
- Vraiment?[23]
- В Париже и в Швейцарии. Она Дроздовым родня.
- Родня? Какое замечательное совпадение! Говорят, честолюбива и... с большими будто бы связями?
- Вздор, связишки! До сорока пяти лет просидела в девках без копейки, а теперь выскочила за своего фон Лембке, и, конечно, вся ее цель теперь его в люди вытащить. Оба интриганы.
- И, говорят, двумя годами старше его?
- Пятью. Мать ее в Москве хвост обшлепала у меня на пороге; на балы ко мне, при Всеволоде Николаевиче, как из милости напрашивалась. А эта, бывало, всю ночь одна в углу сидит без танцев, со своею бирюзовою мухой на лбу, так что я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалера посылаю. Ей тогда двадцать пять лет уже было, а ее всё как девчонку в коротеньком платьице вывозили. Их пускать к себе стало неприлично.
- Эту муху я точно вижу.
- Я вам говорю, я приехала и прямо на интригу наткнулась. Вы ведь читали сейчас письмо Дроздовой, что могло быть яснее? Что же застаю? Сама же эта дура Дроздова, -- она всегда только дурой была, -- вдруг смотрит вопросительно: зачем, дескать, я приехала? Можете представить, как я была удивлена! Гляжу, а тут финтит эта Лембке и при ней этот кузен, старика Дроздова племянник, -- всё ясно! Разумеется, я мигом всё переделала и Прасковья