кроме них могу тихими стопами свой собственный путь найти. Лучше, думаю, я уж сапогу поклонюсь, а не лаптю*.
- А кто тебе сказал, что я ночью по мосту пойду?
- А уж это, признаться, стороной вышло, больше по глупости капитана Лебядкина, потому они никак чтоб удержать в себе не умеют... Так три-то целковых с вашей милости, примером, за три дня и три ночи, за скуку придутся. А что одежи промокло, так мы уж, из обиды одной, молчим.
- Мне налево, тебе направо; мост кончен. Слушай, Федор, я люблю, чтобы мое слово понимали раз навсегда: не дам тебе ни копейки, вперед мне ни на мосту и нигде не встречайся, нужды в тебе не имею и не буду иметь, а если ты не послушаешься - свяжу и в полицию. Марш!
- Эхма, за компанию по крайности набросьте, веселее было идти-с.
- Пошел!
- Да вы дорогу-то здешнюю знаете ли-с? Ведь тут такие проулки пойдут... я бы мог руководствовать, потому здешний город - это всё равно, что черт в корзине нес, да растрес.
- Эй, свяжу! - грозно обернулся Николай Всеволодович.
- Рассудите, может быть, сударь; сироту долго ли изобидеть.
- Нет, ты, видно, уверен в себе!
- Я, сударь, в вас уверен, а не то чтоб оченно в себе.
- Не нужен ты мне совсем, я сказал!
- Да вы-то мне нужны, сударь, вот что-с. Подожду вас на обратном пути, так уж и быть.
- Честное слово даю: коли встречу - свяжу.
- Так я уж и кушачок приготовлю-с. Счастливого пути, сударь, всё под зонтиком сироту обогрели, на одном этом по гроб жизни благодарны будем.
Он отстал. Николай Всеволодович дошел до места озабоченный. Этот с неба упавший человек совершенно был убежден в своей для него необходимости и слишком нагло спешил заявить об этом. Вообще с ним не церемонились. Но могло быть и то, что бродяга не всё лгал и напрашивался на службу в самом деле только от себя, и именно потихоньку от Петра Степановича; а уж это было всего любопытнее.

II

Дом, до которого дошел Николай Всеволодович, стоял в пустынном закоулке между заборами, за которыми тянулись огороды, буквально на самом краю города. Это был совсем уединенный небольшой деревянный домик, только что отстроенный и еще не обшитый тесом. В одном из окошек ставни были нарочно не заперты и на подоконнике стояла свеча - видимо, с целью служить маяком ожидаемому на сегодня позднему гостю. Шагов еще за тридцать Николай Всеволодович отличил стоявшую на крылечке фигуру высокого ростом человека, вероятно хозяина помещения, вышедшего в нетерпении посмотреть на дорогу. Послышался и голос его, нетерпеливый и как бы робкий:
- Это вы-с? Вы-с?
- Я, -- отозвался Николай Всеволодович, не раньше как совсем дойдя до крыльца и свертывая зонтик.
- Наконец-то-с! - затоптался и засуетился капитан Лебядкин, -- это был он, -- пожалуйте зонтичек; очень мокро-с; я его разверну здесь на полу в уголку, милости просим, милости просим.
Дверь из сеней в освещенную двумя свечами комнату была отворена настежь.
- Если бы только не ваше слово о несомненном прибытии, то перестал бы верить.
- Три четверти первого, -- посмотрел на часы Николай Всеволодович, вступая в комнату.
- И при этом дождь и такое интересное расстояние... Часов у меня нет, а из окна одни огороды, так что... отстаешь от событий... но, собственно, не в ропот, потому и не смею, не смею, а единственно лишь от нетерпения, снедаемого всю неделю, чтобы наконец... разрешиться.
- Как?
- Судьбу свою услыхать, Николай Всеволодович. Милости просим.
Он склонился, указывая на место у столика пред