красоты" (XI, 99). Сам Шатов называет себя "книжным человеком" и "скучной книжкой", а Степан Трофимович прилагает к нему эпитет "недосиженный".
В образе Шатова отразились также некоторые факты биографии и взгляды Н. Я. Данилевского (1822-1885), в молодости фурьериста и петрашевца, затем "раскаявшегося нигилиста", порвавшего с социалистическими увлечениями своей юности, автора нашумевшей книги "Россия и Европа" (Заря. 1869; отд. изд: СПб., 1871).
Эволюция Данилевского, как считал Достоевский, свидетельствовала о разрыве этого бывшего фурьериста с чужеродными западными влияниями, его стремлении вернуться к родной почве, стать "вполне русским и национальным человеком", "возлюбить свою почву и сущность".
В письмах 1868-1870 гг. Достоевский дает высокую оценку книге H. Я. Данилевского "Россия и Европа", в которой обоснована теория культурно-исторических типов. Достоевский с сочувствием воспринял неославянофильские идеи Данилевского о близком закате европейской цивилизации, уже пережившей свой расцвет, о великой будущности славянства и России.[490]
В шатовской концепции "народа-богоносца" нетрудно обнаружить следы влияния идей Данилевского, восходящих в свою очередь к философии истории Шеллинга и Гегеля. Приведем текстовую параллель из романа "Бесы" и книги Данилевского "Россия и Европа":
Шатов
"Евреи жили лишь для того, чтобы дождаться бога истинного, и оставили миру бога истинного. Греки боготворили природу и завещали миру свою религию, то есть философию и искусство. Рим обоготворил народ в государстве и завещал народам государство"
("Бесы", ч. 2, гл. I, "Ночь").

Данилевский
"...Искусство, развитие идеи прекрасного было преимущественным плодом цивилизации греческой; право и политическая организация государства - плодом цивилизации римской; развитие религиозной идеи единого истинного бога - плодом цивилизации еврейской"
(Данилевский Н. Я. Россия и Европа. 4-е изд. СПб., 1889. С. 134).

Реальные прототипы Кириллова неизвестны. Л. П. Гроссман высказал предположение, что прототипом Кириллова отчасти послужил петрашевец К. И. Тимковский (1814-1881), отставной флотский офицер. "Личность Тимковского, видимо, отразилась через двадцать лет на образе инженера Кириллова в "Бесах": стремительный путь от религиозности к атеизму, готовность взорвать весь мир при серьезной практической работе в государстве, своеобразная революционность и самопожертвование при маниакальности господствующей идеи - все это отмечает одного из выдающихся героев Достоевского резкими чертами его исторического прототипа".[491] Достоевский писал о Тимковском: "Это ... один из тех исключительных умов, которые если принимают какую-нибудь идею, то принимают ее так, что она первенствует над всеми другими, в ущерб другим. Его поразила только одна изящная сторона системы Фурье..." Достоевский отмечает в Тимковском "врожденное чувство изящного" и ум, "жаждущий познаний, беспрерывно требующий пищи". "Некоторые принимали его за истинный, дагерротипно-верный снимок с Дон-Кихота и, может быть, не ошибались".[492]
А. С. Долинин намечает определенные жизненные и психологические параллели между Кирилловым и П. И. Краснопевцевым, русским эмигрантом в Тульче.[493] О нем упоминает в своих воспоминаниях В. И. Кельсиев: "Петр Иванович принадлежал к личностям, далеко не выдающимся. ... Вести он не мог, но его вести было не трудно ... Это был человек в душе чистый и беззащитный, беззащитный до невозможности. Он имел талант прятаться не то что от