государства".[449] Петрашевский говорил также Антонелли, что "целость России поддерживается только военною силою и что когда эта сила уничтожится" или по крайней мере ослабеет, "то народы, составляющие Россию, разделятся на отдельные племена и что тогда Россия будет собою представлять нынешние Соединенные Штаты Северной Америки".[450]
Теория самоубийства "великодушного" Кириллова и его философия человекобожества также в определенной мере восходят к дискуссиям 1840-х годов, к спорам петрашевцев, многие из которых в вопросах религии были фейербахианцами. Брезгливое бормотание Ставрогина, выслушивающего от Кириллова свои прежние мысли ("Старые философские места, одни и те же с начала веков." (с. 225),[451] как бы напоминает, что теория, до которой Кириллов "своим умом дошел", не может быть в полном смысле названа "доморощенной". В самом деле, она во многих пунктах совпадает с религиозными диспутами в обществе Петрашевского. Н. А. Момбелли в статье "Об основании Рима и царствовании Ромула" так представлял себе человечество в будущем: "Внутри человека что-то есть идеальное, приближающее его к божеству. Я хочу верить в хорошее и думаю, что наконец добро восторжествует над пороком, уничтожит его, и тогда люди сделаются нравственными божествами, -- совершенными богами, только в человеческом теле".[452] Идеи Фейербаха излагает Петрашевский в статьях "Натуральное богословие" и "Натурализм". Натурализм, по Петрашевскому, учение, которое, "вмещая в себя пантеизм и материализм, считает божество ничем иным, как общей и высшей формулой человеческого мышления, переходит в атеизм и даже, наконец, преображается в антропотеизм, т. е. в учение, признающее высшим существом только человека в природе".[453] О том, какие обсуждались религиозные вопросы в обществе Петрашевского, свидетельствуют письма Н. А. Спешнева к К. Э. Хоецкому, в которых речь идет об антропотеизме. "Я вовсе не намерен отрицать, -- писал Спешнев, -- что гуманитаризм, обожествление человечества или человека, антропотеизм - одна из доктрин новейшего времени. Вы правы: весь немецкий идеализм XIX века - "великая" немецкая философия, начиная с Фихте ... метит лишь в антропотеизм, пока она, достигнув в лице своего последнего знаменосца и корифея - Фейербаха - своей вершины и называя вещи своими именами, вместе с ним не восклицает: Homo homini deus est - человек человеку бог".[454] Спешнев, как последовательный и бескомпромиссный атеист, называет антропотеизм новой религией, попыткой заменить прежнюю наивную и мистическую веру другой и более совершенной. "Антропотеизм - тоже религия, только другая. Предмет обоготворения у него другой, новый, но не нов сам факт обоготворения. Вместо бога-человека мы имеем теперь человека-бога. Изменился лишь порядок слов. Да разве разница между богом-человеком и человеком-богом так уж велика'".[455] Он дает в письме к Хоецкому краткий, но обстоятельный генезис антропотеизма, вскрывает смысл и историческую подоплеку популярности новой веры и тонко критикует антропотеизм, который "по крайней мере в той совершеннейшей форме, в какой он является у Фейербаха ... тащит всего "человека" без остатка к богу". "Это есть, -- заключает он, -- второе вознесение бога-человека, или человека-бога, который, согласно легенде, взял с собой на небо и свое тело...".[456]
Кириллов, фамилия которого, возможно, возникла по аналогии с H. С. Кирилловым, издателем "Карманного словаря иностранных слов", придерживается тех же антропотеистических идей, осложненных исступленной жаждой