удовольствие считать теперь моим родственником) дали тогда слово молчать.
- Я не про то... Вы говорите так спокойно... но продолжайте! Послушайте, вас ведь не силой принудили к этому браку, ведь нет?
- Нет, меня никто не принуждал силой, -- улыбнулся Николай Всеволодович на задорную поспешность Шатова.
- А что она там про ребенка своего толкует? - торопился в горячке и без связи Шатов.
- Про ребенка своего толкует? Ба! Я не знал, в первый раз слышу. У ней не было ребенка и быть не могло: Марья Тимофеевна девица.
- А! Так я и думал! Слушайте!
- Что с вами, Шатов?
Шатов закрыл лицо руками, повернулся, но вдруг крепко схватил за плечо Ставрогина.
- Знаете ли, знаете ли вы по крайней мере, -- прокричал он, -- для чего вы всё это наделали и для чего решаетесь на такую кару теперь?
- Ваш вопрос умен и язвителен, но я вас тоже намерен удивить: да, я почти знаю, для чего я тогда женился и для чего решаюсь на такую "кару" теперь, как вы выразились.
- Оставим это... об этом после, подождите говорить; будем о главном, о главном: я вас ждал два года.
- Да?
- Я вас слишком давно ждал, я беспрерывно думал о вас. Вы единый человек, который бы мог... Я еще из Америки вам писал об этом.
- Я очень помню ваше длинное письмо.
- Длинное, чтобы быть прочитанным? Согласен; шесть почтовых листов. Молчите, молчите! Скажите: можете вы уделить мне еще десять минут, но теперь же, сейчас же... Я слишком долго вас ждал!
- Извольте, уделю полчаса, но только не более, если это для вас возможно.
- И с тем, однако, -- подхватил яростно Шатов, -- чтобы вы переменили ваш тон. Слышите, я требую, тогда как должен молить... Понимаете ли вы, что значит требовать, тогда как должно молить?
- Понимаю, что таким образом вы возноситесь над всем обыкновенным для более высших целей, -- чуть-чуть усмехнулся Николай Всеволодович, -- я с прискорбием тоже вижу, что вы в лихорадке.
- Я уважения прошу к себе, требую! - кричал Шатов, -- не к моей личности, -- к черту ее, -- а к другому, на это только время, для нескольких слов... Мы два существа и сошлись в беспредельности... в последний раз в мире. Оставьте ваш тон и возьмите человеческий! Заговорите хоть раз в жизни голосом человеческим. Я не для себя, а для вас. Понимаете ли, что вы должны простить мне этот удар по лицу уже по тому одному, что я дал вам случай познать при этом вашу беспредельную силу... Опять вы улыбаетесь вашею брезгливою светскою улыбкой. О, когда вы поймете меня! Прочь барича! Пойми те же, что я этого требую, требую, иначе не хочу говорить, не стану ни за что!
Исступление его доходило до бреду; Николай Всеволодович нахмурился и как бы стал осторожнее.
- Если я уж остался на полчаса, -- внушительно и серьезно промолвил он, -- тогда как мне время так дорого, то поверьте, что намерен слушать вас по крайней мере с интересом и... и убежден, что услышу от вас много нового.
Он сел на стул.
- Садитесь! - крикнул Шатов и как-то вдруг сел и сам.
- Позвольте, однако, напомнить, -- спохватился еще раз Ставрогин, -- что я начал было целую к вам просьбу насчет Марьи Тимофеевны, для нее по крайней мере очень важную...
- Ну? - нахмурился вдруг Шатов с видом человека, которого вдруг перебили на самом важном месте и который хоть и глядит на вас, но не успел еще понять вашего вопроса.
- И вы мне не дали докончить, -- договорил с улыбкой Николай Всеволодович.
- Э, ну вздор, потом! - брезгливо отмахнулся рукой Шатов, осмыслив наконец