помянул о его бесстрашии, -- пишет П. Н. Свистунов, -- хотя слово это не вполне выражает того свойства души, которым наделила его природа. В нем проявлялась та особенность, что ощущение опасности было для него наслаждением ... Впоследствии, будучи в Сибири на поселении, Лунин один отправлялся в лес на волков, то с ружьем, то с одним кинжалом, и с утра до поздней ночи наслаждался ощущением опасности, заключающейся в недоброй встрече или с медведем, или с беглыми каторжниками".[473]
При изображении поединка Ставрогина с Гагановым Достоевский творчески преломил приведенное в воспоминаниях Свистунова описание дуэли Лунина с Орловым. "Сравнение этого поединка с дуэлью Орлова обнаруживает ... его генетическую общность со сведениями Достоевского о Лунине. Полное спокойствие, демонстративная стрельба в воздух, пробитая шляпа Лунина и Ставрогина, чрезмерная горячность и случайные промахи их противников, да и самый благополучный исход обоих поединков - все это с полной несомненностью говорит о художественном оформлении писателем сырого материала заметки Свистунова".[474]
Но Лунин, подобно другим "беспокойным в своей деятельности господам старого доброго времени", в своих поступках и ощущениях предстает в воображении Хроникера как цельный и непосредственный человек, в то время как Ставрогин обладает "нервозной, измученной и раздвоившейся природой". Он бы, по словам Хроникера, "и на дуэли застрелил противника, и на медведя сходил бы, если бы только надо было, и от разбойника отбился бы в лесу - так же успешно и так же бесстрашно, как и Лунин, но зато уж безо всякого ощущения наслаждения, а единственно по неприятной необходимости вяло, лениво, даже со скукой" (с. 197).
Литературно-генетически тип Ставрогина, как отмечалось, восходит к байроническому герою с его демонизмом, пессимизмом и пресыщенностью, а также к духовно родственному ему типу русского "лишнего человека". В галерее "лишних людей", созданных Пушкиным, Лермонтовым, Герценом и Тургеневым, наиболее родствен Ставрогину Онегин и еще более - Печорин.[475]
Ставрогин напоминает Печорина не только психологическим складом, но и некоторыми чертами характера. Богатая духовная одаренность - и острое сознание бесцельности существования; искание "бремени" - большой идеи, дела, чувства, веры, которые могли бы полностью захватить их беспокойные натуры, -- и в то же время неспособность найти это "бремя" в силу духовной раздвоенности; беспощадный самоанализ; поразительная сила воли и бесстрашие - эти черты в равной мере присущи Ставрогину и Печорину.
Подводя итоги своей неудавшейся жизни, оба героя приходят к одинаковым неутешительным результатам. "Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А верно она существовала, и верно было мне назначенье высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные. Но я не угадал этого назначенья, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений, лучший цвет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы!" - записывает Печорин в своем дневнике перед дуэлью с Грушницким.[476]
"Я пробовал везде мою силу ... На пробах для себя и для показу, как и прежде во всю мою жизнь, она оказывалась беспредельною. ... Но к чему приложить эту силу - вот чего никогда не видел, не вижу и теперь ... из меня вылилось одно отрицание, без всякого великодушия и безо всякой