обратилась ко мне старуха, с которою меня так безжалостно бросила Лиза.
- Нет-с, я служу...
- Господин Г-в большой друг Степана Трофимовича, -- отозвалась тотчас же Лиза.
- Служите у Степана Трофимовича? Да ведь и он профессор?
- Ах, мама, вам, верно, и ночью снятся профессора, -- с досадой крикнула Лиза.
- Слишком довольно и наяву. А ты вечно чтобы матери противоречить. Вы здесь, когда Николай Всеволодович приезжал, были, четыре года назад?
Я отвечал, что был.
- А англичанин тут был какой-нибудь вместе с вами?
- Нет, не был. Лиза засмеялась.
- А, видишь, что и не было совсем англичанина, стало быть, враки. И Варвара Петровна и Степан Трофимович оба врут. Да и все врут.
- Это тетя и вчера Степан Трофимович нашли будто бы сходство у Николая Всеволодовича с принцем Гарри, у Шекспира в "Генрихе IV", и мама на это говорит, что не было англичанина, -- объяснила нам Лиза.
- Коли Гарри не было, так и англичанина не было. Один Николай Всеволодович куролесил.
- Уверяю вас, что это мама нарочно, -- нашла нужным объяснить Шатову Лиза, -- она очень хорошо про Шекспира знает. Я ей сама первый акт "Отелло" читала; но она теперь очень страдает. Мама, слышите, двенадцать часов бьет, вам лекарство принимать пора.
- Доктор приехал, -- появилась в дверях горничная. Старуха привстала и начала звать собачку: "Земирка, Земирка, пойдем хоть ты со мной".
Скверная, старая, маленькая собачонка Земирка не слушалась и залезла под диван, где сидела Лиза.
- Не хочешь? Так и я тебя не хочу. Прощайте, батюшка, не знаю вашего имени-отчества, -- обратилась она ко мне.
- Антон Лаврентьевич...
- Ну всё равно, у меня в одно ухо вошло, в другое вышло. Не провожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу, еще и сама хожу, а завтра гулять поеду.
Она сердито вышла из залы.
- Антон Лаврентьевич, вы тем временем поговорите с Маврикием Николаевичем, уверяю вас, что вы оба выиграете, если поближе познакомитесь, -- сказала Лиза и дружески усмехнулась Маврикию Николаевичу, который так весь и просиял от ее взгляда. Я, нечего делать, остался говорить с Маврикием Николаевичем.

II

Дело у Лизаветы Николаевны до Шатова, к удивлению моему, оказалось в самом деле только литературным. Не знаю почему, но мне всё думалось, что она звала его за чем-то другим. Мы, то есть я с Маврикием Николаевичем, видя, что от нас не таятся и говорят очень громко, стали прислушиваться; потом и нас пригласили в совет. Всё состояло в том, что Лизавета Николаевна давно уже задумала издание одной полезной, по ее мнению, книги, но по совершенной неопытности нуждалась в сотруднике. Серьезность, с которою она принялась объяснять Шатову свой план, даже меня изумила. "Должно быть, из новых, -- подумал я, -- недаром в Швейцарии побывала". Шатов слушал со вниманием, уткнув глаза в землю и без малейшего удивления тому, что светская рассеянная барышня берется за такие, казалось бы, неподходящие ей дела.
Литературное предприятие было такого рода. Издается в России множество столичных и провинциальных газет и других журналов, и в них ежедневно сообщается о множестве происшествий. Год отходит, газеты повсеместно складываются в шкапы или сорятся, рвутся, идут на обертки и колпаки. Многие опубликованные факты производят впечатление и остаются в памяти публики, но потом с годами забываются. Многие желали бы потом справиться, но какой же труд разыскивать в этом море листов, часто не зная ни дня, ни места, ни даже года