своеобразно переосмыслив евангельский эпизод об исцелении гадаринского бесноватого Христом (см.: Евангелие от Луки, гл. 8, ст. 32-37).
Достоевский облекает в романе в евангельскую символику свои размышления о судьбах России и Европы.
Болезнь беснования, безумия, охватившая Россию, -- это в первую очередь болезнь "русского культурного слоя", интеллигенции, заключающаяся в "европейничанье", в неверии в самобытные силы России, в трагическом отрыве от русских народных начал.
Неслучайно рассказу об исцелении бесноватого в указанном письме предшествует фраза, что "болезнь, обуявшая цивилизованных русских, была гораздо сильнее, чем мы сами воображали", и что западниками дело не кончилось: за ними последовали Нечаевы, а рассказ об исцелившемся бесноватом (России) завершается словами: "И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую, и бога" (XXIX1, 145). Эта фраза связывает мысли о преемственности поколений и западнических истоках болезни "цивилизованных русских" с размышлениями о грядущем возрождении России.
В индивидуальной судьбе Ставрогина, богато одаренной от природы личности, вся "великая праздная сила" которой ушла "нарочито ... в мерзость", (XI, 25) преломляется трагедия дворянской интеллигенции, утратившей связь с родной землей и народом.
Болезнь России, которую кружат "бесы",[535] - это болезнь временная, болезнь переходного времени, болезнь роста. Россия не только исцелится сама, но нравственно обновит "русской идеей" больное европейское человечество - такова заветная мысль писателя. "Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, -- это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века!" (С. 610-611).
Весь современный ему мир, Россия и Запад, находится - таков скорбный диагноз автора "Бесов" - во власти страшной болезни, а потому и все люди этого мира одинаково нуждаются в нравственном исцелении. Оно необходимо не только Ставрогину, Кириллову или Шатову, но и Федьке Каторжному, и хромой и полоумной Марье Лебядкиной, одаренной прекрасной и светлой душой; оно необходимо и образованным классам, и народу, и верхам, и низам. Мир стоит на пороге нового, неизвестного будущего, в прежнем своем виде он не может существовать - и в то же время пути к этому будущему еще не известны никому, их не знает и Шатов, самый близкий автору из героев "Бесов", стоящий, однако, лишь в преддверии будущего, не способный ступить за его порог, да и не знающий, как это сделать. Самое "бесовство" Нечаева и нечаевцев - в понимании автора - лишь симптом трагического хаоса и неустройства мира, специфическое отражение общей болезни переходного времени, переживаемого Россией и человечеством.
В результате роман, задуманный как памфлет против русского революционного движения, -- независимо от намерений романиста - перерос под его пером в критическое изображение "болезни" всего русского дворянско-чиновничьего общества и государства. Закономерным продуктом их разложения являются, по мнению автора, и кружащие современную Россию "бесы" нигилизма. Это - последнее звено исторической цепи, началом которой явилось превращение русского дворянства в особое сословие, стоящее над народом, и создание петровской бюрократической монархии с ее глухими к голосу народа администраторами типа Лембке.
Существенно и другое отличие "Бесов" от реакционной романистики и публицистики той эпохи в трактовке нигилизма и его истоков.