его, как он жует, как он, смакуя, обсасывает кусок пожирнее, ненавидел самый бифштекс. Наконец, стало как бы мешаться в его глазах; голова слегка начала кружиться; жар поочередно с морозом пробегал по спине.
- Вы ничего не делаете, прочтите, -- перебросил ему вдруг бумажку Петр Степанович. Липутин приблизился к свечке. Бумажка была мелко исписана, скверным почерком и с помарками на каждой строке. Когда он осилил ее, Петр Степанович уже расплатился и уходил. На тротуаре Липутин протянул ему бумажку обратно.
- Оставьте у себя; после скажу. А впрочем, что вы скажете?
Липутин весь вздрогнул.
- По моему мнению... подобная прокламация... одна лишь смешная нелепость.
Злоба прорвалась; он почувствовал, что как будто его подхватили и понесли.
- Если мы решимся, -- дрожал он весь мелкою дрожью, -- распространять подобные прокламации, то на шею глупостью и непониманием дела заставим себя презирать-с.
- Гм. Я думаю иначе, -- твердо шагал Петр Степанович.
- А я иначе; неужели вы это сами сочинили?
- Это не ваше дело.
- Я думаю тоже, что и стишонки "Светлая личность", самые дряннейшие стишонки, какие только могут быть, и никогда не могли быть сочинены Герценом.
- Вы врете; стихи хороши.
- Я удивляюсь, например, и тому, -- всё несся, скача и играя духом, Липутин, -- что нам предлагают действовать так, чтобы всё провалилось. Это в Европе натурально желать, чтобы всё провалилось, потому что там пролетариат, а мы здесь только любители и, по-моему, только пылим-с.
- Я думал, вы фурьерист.
- У Фурье не то, совсем не то-с.
- Знаю, что вздор.
- Нет, у Фурье не вздор... Извините меня, никак не могу поверить, чтобы в мае месяце было восстание.
Липутин даже расстегнулся, до того ему было жарко.
- Ну довольно, а теперь, чтобы не забыть, -- ужасно хладнокровно перескочил Петр Степанович, -- этот листок вы должны будете собственноручно набрать и напечатать. Шатова типографию мы выроем, и ее завтра же примете вы. В возможно скором времени вы наберете и оттиснете сколько можно более экземпляров, и затем всю зиму разбрасывать. Средства будут указаны. Надо как можно более экземпляров, потому что у вас потребуют из других мест.
- Нет-с, уж извините, я не могу взять на себя такую... Отказываюсь.
- И однако же, возьмете. Я действую по инструкции центрального комитета, а вы должны повиноваться.
- А я считаю, что заграничные наши центры забыли русскую действительность и нарушили всякую связь, а потому только бредят... Я даже думаю, что вместо многих сотен пятерок в России мы только одна и есть, а сети никакой совсем нет, -- задохнулся наконец Липутин.
- Тем презреннее для вас, что вы, не веря делу, побежали за ним... и бежите теперь за мной, как подлая собачонка.
- Нет-с, не бегу. Мы имеем полное право отстать и образовать новое общество.
- Дур-рак! - грозно прогремел вдруг Петр Степанович, засверкав глазами.
Оба стояли некоторое время друг против друга. Петр Степанович повернулся и самоуверенно направился прежнею дорогой.
В уме Липутина пронеслось, как молния: "Повернусь и пойду назад: если теперь не повернусь, никогда не пойду назад". Так думал он ровно десять шагов, но на одиннадцатом одна новая и отчаянная мысль загорелась в его уме: он не повернулся и не пошел назад.
Пришли к дому Филиппова, но, еще не доходя, взяли проулком, или, лучше сказать, неприметною тропинкой вдоль забора, так что некоторое время пришлось пробираться по крутому откосу канавки, на котором