долго, минуты две.
- Вы наблюдали за мной? - спросил он вдруг тревожно и подозрительно.
- Я на вас смотрел и припоминал черты лица вашей родительницы. При несходстве внешнем много сходства внутреннего, духовного.
- Никакого сходства, особенно духовного. Даже со-вер-шенно никакого! - затревожился опять, без нужды и не в меру настаивая, сам не зная почему, Николай Всеволодович. - Это вы говорите так... из сострадания к моему положению и вздор, -- брякнул он вдруг. - Ба! разве мать моя у вас бывает?
- Бывает.
- Не знал. Никогда не слыхал от нее. Часто?
- Почти ежемесячно, и чаще.
- Никогда, никогда не слыхал. Не слыхал. А вы, конечно, слышали от нее, что я помешанный, -- прибавил он вдруг.
- Нет, не то чтобы как о помешанном. Впрочем, и об этой идее слышал, но от других.
- Вы, стало быть, очень памятливы, коли могли о таких пустяках припомнить. А о пощечине слышали?
- Слышал нечто.
- То есть всё. Ужасно много у вас времени лишнего. И об дуэли?
- И о дуэли.
- Вы много очень здесь слышали. Вот где газет не надо. Шатов предупреждал вас обо мне? А?
- Нет. Я, впрочем, знаю господина Шатова, но давно уже не видал его.
- Гм... Что это у вас там за карта? Ба, карта последней войны! Вам-то это зачем?
- Справлялся по ландкарте* с текстом. Интереснейшее описание.
- Покажите; да, это недурное изложение. Странное, однако же, для вас чтение.
Он придвинул к себе книгу и мельком взглянул на нее. Это было одно объемистое и талантливое изложение обстоятельств последней войны*, не столько, впрочем, в военном, сколько в чисто литературном отношении. Повертев книгу, он вдруг нетерпеливо отбросил ее.
- Я решительно не знаю, зачем я пришел сюда? - брезгливо произнес он, смотря прямо в глаза Тихону, будто ожидая от него же ответа.
- Вы тоже как бы нездоровы?
- Да, нездоров.
И вдруг он, впрочем в самых кратких и отрывистых словах, так что иное трудно было и понять, рассказал, что он подвержен, особенно по ночам, некоторого рода галлюцинациям, что он видит иногда или чувствует подле себя какое-то злобное существо, насмешливое и "разумное", "в разных лицах и в разных характерах, но оно одно и то же, а я всегда злюсь...".
Дики и сбивчивы были эти открытия и действительно как бы шли от помешанного. Но при этом Николай Всеволодович говорил с такою странною откровенностью, не виданною в нем никогда, с таким простодушием, совершенно ему несвойственным, что, казалось, в нем вдруг и нечаянно исчез прежний человек совершенно. Он нисколько не постыдился обнаружить тот страх, с которым говорил о своем привидении. Но все это было мгновенно и так же вдруг исчезло, как и явилось.
- Всё это вздор, -- быстро и с неловкой досадой проговорил он, спохватившись. - Я схожу к доктору.
- Несомненно сходите, -- подтвердил Тихон.
- Вы так говорите утвердительно... Вы видали таких, как я, с такими видениями?
- Видывал, но очень редко. Запомнил лишь одного такого же в моей жизни, из военных офицеров, после потери им своей супруги, незаменимой для него подруги жизни. О другом лишь слышал. Оба были излечены за границей... И давно вы сему подвержены?
- Около году, но всё это вздор. Я схожу к доктору. И все это вздор, вздор ужасный. Это я сам в разных видах, и больше ничего. Так как я прибавил сейчас эту... фразу, то вы, наверно, думаете, что я все еще сомневаюсь и не уверен, что это я, а не в самом деле бес?
Тихон посмотрел вопросительно.
- И... вы видите его действительно? -