забыл и его статьи из последнего периода, вроде "Казни Тропмана", где рассказываются психические впечатления автора; вроде "Призраков", где являются и голова Цезаря, и Волга, и звуки музыки, и Рим, и лавры; вроде "Довольно", наконец, где автор прощается со своими соотечественниками, обещаясь навсегда бросить перо и восклицая в заключение: "довольно, довольно, довольно!"". Несмотря на отрицательное отношение к политической тенденции романа, критика восхищает глубина замысла Достоевского, он считает, что "Бесы" - важнейший из романов писателя "не по художественным достоинствам, а по серьезности затронутых вопросов, по широте задуманной картины, по жгучей современности интереса".[581]
Ценны замечания Маркова о главных героях романа. Из них он склонен признать удачным образы Шатова и Кириллова ("весьма интересный характер инженера Кириллова"): "Этот безумец словно воспроизводит на свой оригинальный лад знаменитое гегелевское положение: бытие или небытие - одно и то же (Sein und Nichtsein ist dasselbe)".[582] Марков высказывает предположение о возможном литературном генезисе Ставрогина: "Это какая-то смесь Печорина с Дон-Жуаном и с тем героем "Парижских тайн" (Родольфом. - Ред.), который посвящает досуги своей аристократической жизни и золото своих карманов скитанью по самым отвратительным и ужасным вертепам преступления!". Марков вообще тяготеет к широким европейским ассоциациям; талант Достоевского (и Толстого) он сравнивает с шекспировским гением; "Бесы" - с творениями Гете, Мильтона. "Юдоль скорби" в "Бесах", где "совсем нет типов добра, идей добра", напоминает ему "мрачный альбом Густава Дорэ к Дантову Аду...".[583]
Суждения писателей-современников о "Бесах" немногочисленны. Г. И. Успенский в статьях о Пушкинском празднике отрицательно отзывается о памфлетной окраске романа.[584] К. Н. Леонтьев, обратившись в статье о Пушкинской речи Достоевского к оценке христианских взглядов писателя, нашел в "Бесах" некоторый "прогресс" по сравнению с "Преступлением и наказанием", но, как и в других произведениях Достоевского, не обнаружил и в этом романе, со своей консервативной точки зрения, православного христианства, а в речах героев о боге и Христе увидел "не что иное, как прекрасное, благоухающее "млеко"", но не "твердую и настоящую пищу православного христианства...".[585] Лесков обнаружил в романах Достоевского и Писемского тенденцию, близкую своему роману "На ножах", печатавшемуся в "Русском вестнике" одновременно с "Бесами", и высказал в письме от 11 февраля 1871 г. к П. К. Щебальскому предположение, что в лице Степана Трофимовича Достоевский изобразил проф. П. Павлова: "Достоевский, надо полагать, изображает Платона Павлова, но, впрочем, все мы трое во многом сбились на одну мысль".[586] И. С. Тургенев был больно задет "Бесами". Отвечая М. А. Милютиной, он писал в декабре 1872 г. о неблагоприятной этической стороне поступка Достоевского: "Достоевский позволил себе нечто худшее, чем пародию "Призраков"; в тех же "Бесах" он представил меня под именем Кармазинова тайно сочувствующим нечаевской партии. Странно только то, что он выбрал для пародии единственную повесть, помещенную мною в издаваемом ... им журнале "Эпоха", повесть, за которую он осыпал меня благодарственными и похвальными письмами! ... А мне остается сожалеть, что он употребляет свой несомненный талант на удовлетворение таких нехороших чувств; видно, он мало ценит его, коли унижается до памфлета".[587] В беседе с Г. А. Лопатиным Тургенев объяснил свое отрицательное