любопытный народ*...Впрочем, потом. А впрочем, вот еще анекдотик: тут по уезду пехотный полк. В пятницу вечером я в Б-цах с офицерами пил. Там ведь у нас три приятеля, vous comprenez?[118] Об атеизме говорили и, уж разумеется, бога раскассировали. Рады, визжат. Кстати, Шатов уверяет, что если в России бунт начинать, то чтобы непременно начать с атеизма. Может, и правда. Один седой бурбон* капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: "Если бога нет, то какой же я после того капитан?"*. Взял фуражку, развел руки и вышел.
- Довольно цельную мысль выразил, -- зевнул в третий раз Николай Всеволодович.
- Да? Я не понял; вас хотел спросить. Ну, что бы вам еще: интересная фабрика Шпигулиных; тут, как вы знаете, пятьсот рабочих, рассадник холеры, не чистят пятнадцать лет и фабричных усчитывают; купцы-миллионеры. Уверяю вас, что между рабочими иные об Internationale*[119] имеют понятие. Что, вы улыбнулись? Сами увидите, дайте мне только самый, самый маленький срок! Я уже просил у вас срока, а теперь еще прошу, и тогда... а впрочем, виноват, не буду, не буду, я не про то, не морщитесь. Однако прощайте. Что ж я? - воротился он вдруг с дороги, -- совсем забыл, самое главное: мне сейчас говорили, что наш ящик из Петербурга пришел.
- То есть? - посмотрел Николай Всеволодович, не понимая.
- То есть ваш ящик, ваши вещи, с фраками, панталонами и бельем; пришел? Правда?
- Да, мне что-то давеча говорили.
- Ах, так нельзя ли сейчас!..
- Спросите у Алексея.
- Ну завтра, завтра? Там ведь с вашими вещами и мой пиджак, фрак и трое панталон, от Шармера, по вашей рекомендации*, помните?
- Я слышал, что вы здесь, говорят, джентльменничаете? - усмехнулся Николай Всеволодович. - Правда, что вы у берейтора* верхом хотите учиться?
Петр Степанович улыбнулся искривленною улыбкой.
- Знаете, -- заторопился он вдруг чрезмерно, каким- то вздрагивающим и пресекающимся голосом, -- знаете, Николай Всеволодович, мы оставим насчет личностей, не так ли, раз навсегда? Вы, разумеется, можете меня презирать сколько угодно, если вам так смешно, но все-таки бы лучше без личностей несколько времени, так ли?
- Хорошо, я больше не буду, -- промолвил Николай Всеволодович. Петр Степанович усмехнулся, стукнул по коленке шляпой, ступил с одной ноги на другую и принял прежний вид.
- Здесь иные считают меня даже вашим соперником у Лизаветы Николаевны, как же мне о наружности не заботиться? - засмеялся он. - Это кто же, однако, вам доносит? Гм. Ровно восемь часов; ну, я в путь; я к Варваре Петровне обещал зайти, но спасую, а вы ложитесь и завтра будете бодрее. На дворе дождь и темень, у меня, впрочем, извозчик, потому что на улицах здесь по ночам неспокойно... Ах, как кстати: здесь в городе и около бродит теперь один Федька Каторжный, беглый из Сибири, представьте, мой бывший дворовый человек, которого папаша лет пятнадцать тому в солдаты упек и деньги взял. Очень замечательная личность.
- Вы... с ним говорили? - вскинул глазами Николай Всеволодович.
- Говорил. От меня не прячется. На всё готовая личность, на всё; за деньги разумеется, но есть и убеждения, в своем роде конечно. Ах да, вот и опять кстати: если вы давеча серьезно о том замысле, помните, насчет Лизаветы Николаевны, то возобновляю вам еще раз, что и я тоже на всё готовая личность, во всех родах, каких угодно, и совершенно к вашим услугам... Что это, вы за палку хватаетесь? Ах нет, вы не за