что в сочинениях Вербицкой и «Андрее Кожухове» Степняка.[2213 - Степняк Сергей Михайлович (Кравчинский) — революционер-народник, писатель] Можно бороться, воодушевляясь прочитанным, передуманным (никакими экономическими идеалами и настоящими марксистами нельзя воодушевиться), можно бороться, воодушевляясь мечтой, мечтой нечеловеческой красоты, недостижимой свободы, только недостижимой!


Красота, свобода — это мраморная женщина, у ног которой погибают ее избранники. Свобода — это золотое облачко, к которому нет иного пути кроме мечты, сжигающей всю душу, губящей всю жизнь. Итак, бороться, за недостижимую свободу и за нездешнюю красоту я буду бороться в момент подъема. Не за народ, не за большинство, которое тупо, глупо и всегда неправо. Вот теория, которой можно держаться, которая никогда не обманет: быть на стороне меньшинства, которое гонимо большинством. Идти против — вот мой девиз! Против чего? спросите Вы. Против язычества во времена первых христиан, против католичества, когда оно сделалось господствующей религией и опошлилось в лице его жадных, развратных, низких служителей, против республики за Наполеона, против Наполеона за республику, против капитализма во имя социализма (нет, не во имя его, а за мечту, свою мечту, прикрываясь социализмом), против социализма, когда он будет проведен в жизнь, против, против, против!


Нет ничего реального, за что стоило бы бороться, за что стоило бы умереть. Польза! Какая пошлость! Приятное с полезным, немецкий педантизм, слияние с народом… Гадость, мизерия, ничтожество!


Умереть за…русскую конституцию. Ха ха ха! Да это звучит великолепно. На кой она мне черт, конституция, когда мне хочется Прометеева огня. «Это громкие слова», — скажете Вы. Пусть громкие слова! Громкие красивые слова выражают громкие, дерзкие мысли! Я безумно люблю слова, их вид, их звук, их переменность, их неизменность. Ведь слово — всё! За свободное слово умирали Джиордано Бруно, умер раскольник Аввакум, за свободное слово, за простор, за звук слова «свобода» умерли они.


Свободное слово! Как это звучит!


Понтик, милый мой, брат, милый брат. Вы меня понимаете?


Вдруг исчезла бы Москва с синематографами, конками, гостиницами, эпипажами, четвергами, субботами, всей этой суетней, и вместо нее — Кавказ, монастырь, где томилась Тамара,[2214 - Грузинская царица, отличалась мудростью и красотой. Причислена к лику святых.] скалы, орлиные гнезда, аулы, смуглые лица черкесов, их гортанный говор, пляска их девушек, обрывы, кони, звездные ночи, вершины Казбека и Эльбруса. Но Кавказ дикий, девственный Кавказ 300–400 лет тому назад.


Быть героем какой-нибудь книги, ехать ночью верхом, скатиться в пропасть, встретиться с душманами. Изведать хоть раз чувство одинокого творчества там, наверху, забыть о Москве, не знать о митингах, кадетах и эсдеках, холере и синематографах. Вы понимаете?


Дождь, дождь, дождь. Мокрые крыши, желтые листья, заливается на соседнем дворе шарманка…


Пишите, Понтик.


Ваша МЦ.


Weisser Hirsch, 8-го Июля 1910 г.[2215 - Лето 1910 г. Марина и Анастасия Цветаевы провели в горной части маленького городка Вайсер-Хирш, под Дрезденом, в семье пастора Бахмана.]


У меня к Вам, Петя, большая просьба: пожалуйста, прочтите Генриха Манна «Богини» и «Голос крови».


Вы этим доставите мне большую радость, а себе — по меньшей мере несколько ярких, незабываемых часов.


Чтение Манна — плаванье по очень яркому морю, под очень синим небом, на очень красивой галере с очень