ее: Mme Lebedeff


18 bis, rue Denfert-Rochereau


Paris, 5eme (ближайшее метро — Raspail — запомните!)


Приписка на полях:


Очень старый дом, вход в ворота и сразу лестница направо, бывший монастырь. Второй этаж, дверь направо, звонок на шнурке, звоните сильно. Она Вам всё передаст. Она очаровательный человек и мой большой и долголетний друг. Не потеряйте ее адреса, тотчас же перепишите, это для меня крайне важно. В пакете — все мои стихи к Чехии, Вы их еще не знаете, я их страшно (как чужие!) люблю.


Хорошо бы если бы Вы на мою открытку мне ответили — молниеносно, мне было бы спокойнее. Кончаю, обнимаю, как- только что-нибудь буду знать — сообщу. А сама жду — Вашего отклика.


МЦ.


Р. S. (Жалко оставлять пустое место.)[1764 - Написано на обороте открытки.] Стихи получила давно[1765 - Стихи Ариадны Берг.] — спасибо за них. Найду минутку — напишу подробно. Письмо — грустное: не надо! всё впереди. Вы любите породу, а не отдельного, а они еще есть. (НВ! не «породу» как сэн-бернара или графа, а именно эту породу людей (нелюдей!)


Обнимаю Вас — жалко, если на этот раз не увидимся. Пишите скорее и перепишите адрес!


М.


7-го июня 1939 г.


Дорогая Ариадна! (Уже красным чернилом!)[1766 - Письмо написано на полях письма Ариадны Берг к ней. Она писала: «Еще раз до свиданья. Напишите, если успеете, еще перед отъездом — хочется от Вас еще услышать. … Я игнорирую нашу разлуку. Ее нет. Нас и разлучить-то невозможно. Так как Вы не можете брать ничего с собой, то пришлите мне это письмо обратно». … (Написано черными чернилами.)] Маковку нельзя, п. ч. она круглая, т. е. макýшку нельзя, возьмите — верхушку: она всегда острая. — У нас — еще хуже — пекло, знаю это по другим, но сама ничего не чувствую: нынче не ела 24 часа и все дни сплю по 4 ч. — да и то не сон, недавно заснула поперек кровати и проснулась оттого, что на голову свалилась целая вешалка с платьем (решившим, что мне — пора вставать: ее укладывать!)


(Пишу вздор.)


Икону отнесла к Лебедевым, надпись неожиданная — вроде слов Сивиллы — до нее нужно читать: «Всё это так чудесно вышло…», Ируся Лебедева отнесет к Вашей маме сразу после экзаменов. (Я тоже держу экзамены, нет: один, но — какой!)


Адрес выучила наизусть и подам голос как только смогу.


Желаю Вам — счастья: того, чего никогда не желала себе. И оно — будет! Детям — здоровья и радовать маму. Обнимаю.


М.


Желаю Вам сына. И он — будет. (Это и будет — счастье!)


Спасибо за всё. За все сады! Это и есть — висячие сады Семирамиды! Пишите стихи!


Спасибо за Мура, Вы сразу его поняли.


Р. S. Думайте обо мне каждый день — с 10-го по 15-ое.


Буду думать о Вас в каждой зелени, на каждой воле, и всё передам — тем полям! И на новый год буду думать… Когда не буду??


Не забуду.


12-го июня 1939 г., понедельник


Дорогая Ариадна,


Нынче едем — пишу рано утром — Мур еще спит — и я разбужена самым верным из будильников — сердцем. (А настоящий уложила: чтобы не забыть. NB! Зачем мне будильники?? Так, например, у художницы Гончаровой пылесос, на моих глазах, оброс пылью, и она его, как толстого грязного спящего змея — обходила.) — Последнее парижское утро. Прочтите в моем Перекопе (хорошо бы его отпечатать на хорошей бумаге, та — прах! только никому не давать с рук и лучше не показывать) главку — Канун, как те, уходя, в последний раз оглядывают землянку… «Осколки жития Солдатского»…[1767 - Из заключительной части «Выход» поэмы