идиотскому методу французской школы, отвожу и привожу, а в перерыве учу с ним наизусть, от чего оба тупеем, ибо оба не дураки. Священную Историю и географию, их пресловутые „résumé“, т. е. объединенные скелеты. (Мур: „Так коротко рассказывать, как Бог создал мир, по-моему, непочтительно: выходит — не только не ‘six jours’,[942 - Шесть дней (фр.).] a ‘six secondes’.[943 - Шесть секунд (фр.)] Французы, мама, даже когда верят — НАСТОЯЩИЕ безбожники!“ — 8 лет.)


С тоской и благодарностью вспоминаю наши гимназии со „своими словами“ („Расскажите своими словами“). И, вообще, человечные — для человека. У нас могли быть плохие учителя, у нас не было плохих методов.


Растят кретинов, т. е. „общее место“ — всего: родины, религии, науки, литературы. Всё — готовое: глотай. Или — плюй.


________


„Открытие“ мое замолчали.[944 - Т. е. очерк «Открытие музея».] Я теперь о другом рассаднике „общего места“ — Последних Новостях. Ни да, ни нет. И, другое открытие, даже озарение: все Последние Новости — та игра, помните? „Черного и белого не покупайте, да и нет не говорите“… Должно быть, у них нечистая совесть, раз не вынесли (совершенно невинных!) глаз Царя.


Иловайского кончаю совсем. Сейчас пишу допрос (который знаю дословно — от следовательницы, не знавшей, что я „внучка“: рассказывала в моем присутствии, не называя Иловайского, и когда я спросила:


„А это, случайно, не Иловайский был?“, она: „Откуда вы знаете?“).


Какова вещь, литературно — не знаю, да об этом сейчас, т. е. в первый раз пиша, и не думаю, думать буду, когда начну делать, т. е. править. Сейчас пишу как на курьерских (тоже анахронизм!) — сама обмирая — и больше всего от жути картины.


Вещь, милая Вера, примут или не примут, посвящаю Вам: возвращаю — Вам. Эпиграф:


— И все они умерли, умерли, умерли… а там, где о Сереже и о Наде:


— Как хороши, как свежи были розы…


Так „общее место“ Тургенева — зáново заживет.


________


Вы спрашиваете об Асе. Вкратце: человек она замечательный и несчастно-счастливый. „Несчастно“ — другие, „счастливый“ — сама. Мы очень похожи, но я скорее брат, чем сестра: моя мать ведь хотела мальчика и с первой минуты моего (меня) осознания назвала меня Александр, я была Александр, — так вот всю жизнь и расплачиваюсь. Ася — я — минус Александр. А назвала она в честь той Аси[945 - Т. е. героини повести И. С. Тургенева «Ася».] („Вы в лунный столб въехали. Вы его разбили!“).


Бегу за своим Георгием (Муром).


Обнимаю Вас и скоро напишу еще.


МЦ.


24-го Октября 1933 г.


Clamart (Seine)


10, Rue Lazare Carnot


Дорогая Вера, Ваше письмо застало меня на словах, фактически легло на слова: „…гнёл глубокими нишами окон, точно пригнанными по мерке привидений…“[946 - Цитата из очерка «Дом у Старого Пимена».] (NB! Дом. Ряд перечислений: чем гнёл, ибо у меня дом гнетет, и родители сами — гнетóмые.) И первым моим движением было — рукопись влево, писчий листок перед собою, но нет времени, нет времени, нет времени! — и пересилил, как всегда, долг, т. е. в данном случае — рукопись (а пять минут спустя долгом будет — ставить суп, а рукопись — роскошью. Нет неизменных ценностей, кроме направляющего сознания долга. Долг, Вера, у меня от матери, всю жизнь прожившей как решила: как не-хотела. Не от отца, кроме должного ничего не желавшего). И, возвращаясь к рукописи: впрочем, „Старый Пимен“ — тоже Вам письмо, то же Вам письмо, только куда открытейшее и сокровеннейшее, чем те, в конвертах. (А