справился: что надо — сказал, всё, что надо — сказал, а надо было сказать — именно всё, самое личное — в первую голову. И сказал — всё: где можно — словами, где неможно. (NB! так наши польские бабушки говорили, польское слово, а по-моему и в России, в старину) — интонациями, голосовым курсивом, всем, вплоть до паузы.


Дал и Блока, и Любовь Димитриевну, и Брюсова, и Нину Петровскую,[977 - Петровская Н. И.] и не назвав — Асю:[978 - Тургенева А. А., жена Андрея Белого.] его горчайшую обиду (я — присутствовала, и мне тоже придется об этом писать: как?? Как явить, не оскорбив его тени? Ведь случай, по оскорбительности, даже в жизни поэтов — неслыханный). Дал и Белого — Революцию, Белого — С.С.С.Р., и дал это в эмигрантском зале, сам будучи эмигрантом, дал, вопреки какому-то самому себе. Дал — правду. Как было.


И пьяного Белого дал, и танцующего. Лишнее доказательство, что большому человеку — всё позволено, ибо это всё в его руках неизменно будет большим. А тут был еще и любящий.


Вся ходасевичева острота в распоряжении на этот раз — любви.


Не знаю, м. б. когда появится в Возрождении (не важно, в чем: на бумаге), многое пропадет: вся гениальная интонация часть, всё намеренное словесное умолчание, ибо чтó многоточие — перед паузой, вовремя оборванной фразой, окончание которой слышим — все.


Зато в лицо досталось антропософам и, кажется, за дело, ибо если Штейнер в Белом действительно не увидел исключительного по духовности человека (-ли?) — существо, то он не только не ясновидящий, а слепец, ибо плененного духа в Белом видела даже его берлинская Frau Wirthin.


Словом, Вера, было замечательно. Мне можно верить, п. ч. я Ходасевича никогда не любила (знала цену — всегда) и пришла именно, чтобы не было сказано о Белом злого, т. е. — лжи. А ушла — счастливая, залитая благодарностью и радостью.


_______


Вышло во „Встречах“ (№ 2) мое „Открытие Музея“, послала бы, но у меня уже унесли. Достаньте, Вера, чтобы увидеть, чтó Последние Новости считают монархизмом.


И Пимен вышел — видели? Мне второе посвящение больше нравится:


Оно — формула, ибо в корнях — вес. Корни — нерушимость.


_______


Непременно и подробно напишите, как понравилось или не-понравилось. А Вы себе—понравились? Я над этими двумя строками очень работала, хотелось дать Ваш внешний образ раз-навсегда. А мой Сережа — понравился? (Гость.) А моя Надя (посмертная)? Ведь моя к Вам, Вера, любовь — наследственная, и сложно-наследственная.


_______


— Мама! До чего Вера Муромцева на Вас похожа: вылитая Вы! Ваш нос, Ваш рот, и глаза светлые, а главное, когда улыбается, лицо совершенно серьезное, точно не она улыбается.


Вот первые слова Мура, когда мы от Вас вышли. Я „Веру Муромцеву“ и не поправляла, это и Вас делает моложе, и его приобщает, вообще—стирает возраст: само недоразумение возраста.


Сидим в кинематографе и смотрим празднества в честь рождения японского наследника. (Четыре дочери и наконец сын, как у нас.[979 - То есть у последней императорской четы в России.]) „Cette dunastie de 2.600 ans a enfin la joie“[980 - «У династии, которой 2600 лет, наконец-то радость» (фр.).] и т. д. Народ, восторги, микадо на коне. И Мур: — Он не такой уж старый… — Я: — Совсем не старый.


На другой день в Последних Новостях юбилей „бабушки“[981 - Брешко-Брешковской Е. К., которую называли «бабушкой русской революции»] — 90 лет. И Мур: — Что ж тут такого, что 90 лет и еще разговаривает! Вот микадо две тысячи шестьсот лет —