писали, живут они где-то далеко, дни идут за днями (трамваи, очевидно, за трамваями!) — и ни один из них (дней и трамваев) никуда не довозит. Жирный смех Лебедева, чужая жизнь — и мои несвойственные заботы, все это не спевается.


Но, главное, — приданое. Если бы я знала, что у меня что-то есть, я бы отчасти успокоилась, — все-таки некая реальность.


Да! здесь затевается студия, м. б. поставят мою «Метель», — не могли бы Вы мне прислать тот экземпляр, который я Вам дала с собой? Здесь его достать невозможно. Очень, очень прошу. А если утерян, всегда можно достать в «Звене» (кажется, февраль 1923 г.).


С платьями у меня тоже трагично, единственное допустимое — Ваше зеленое Александра 3ахаровна мне надвязала верх и рукава). В синее я еле влезаю, а вылезти уже почти невозможно, когда-нибудь застряну навеки (как в лифте!) А больше ничего нет. Беда в том, что приходится бывать в Праге, по делам сборника, сидеть с приличными (NB! Завадский) людьми — и в таком виде. У Людмилы Чириковой много платьев, и она (уверена!), если бы знала, с удовольствием дала.


Но... нужно обольстить. Еще беда (все беды зараз!) — бандаж. Корсет уже невозможен, все кости вылезли и весь он лезет куда-то вверх, под шею, а само břicho[127 - живот (чешск.)] на свободе. Какой-то неестественный вид. В этом Вы мне, конечно, помочь не можете, просто лазарюсь — иовлюсь — жалуюсь.


Но погода прелестная — ни льдинки, ни снежинки — осень с теплым ветром — без дождинки! — но… хозяин поставил печь (деньги — наши, печь — его: в рассрочку!), и вчера мы с Алей были в кинематогра)фе на «Нибелунгах».[128 - художественный фильм немецкого режиссера Фрица Ланга. В роли Зигфрида снялся П. Рихтер.] Великолепное зрелище.


И еще — стихи, которым — дивлюсь, что не разучилась.


________


Убивает Алин французский, отнимающий ровно половину утра (другую — плита и еда), убивают чулки, которые с каким-то протестующим ожесточением штопаю (2 пары своих, 5 Алиных, — и все разлагаются!), убивает еще такой год, а может и два — впереди!


________


Никто не бывает, кроме преданной Кати Рейтлингер. Недавно разлетелась: — «Марина Ивановна! Что для Вас сделать? Я бы полжизни, я бы правый глаз, я бы душу…»


И я, прохладно: «Три пары теплых штанов для Али (девочка без штанов) — покрой вот: Далее приведен рисунок — бумазейных: одни розовые, другие голубые, третьи (обнаглевая:) — сиреневые. 21/2 метра на три пары. 15-го заплачэ (NB! и заплачэ!) И еще — надвязать чулки. (Оживляясь: — На Смихове, где мы жили, помните? — как спускаться со Шведской, вторая улочка налево? Так вот, такой магазинчик крохотный. Надвязка — 4 кроны пара»).


Катя уехала с отдувающимся портфелем, а я осталась в приятном ожидании штанов всех цветов радуги и 5-ти пар цельных чулок.


Да, чтобы задобрить… и загладить, сказала ей три стишка.


_______


Сережа видится и водится с Исцеленновыми.[129 - Н. И. Исцеленнов и его жена М. А. Лагорио, художница] Квартиры они так и не сняли, живут в гостинице, в которой Сережа и посещает их, съедая один весь их скромный ужин и опивая чаем. Устроил им работу (верную) в какой-то художественной мастерской. Они его любят, а мне сочувствуют.


Сережа трогателен, подарил мне на свой редакторский гонорар чудную неопрокидывающуюся стеклянную чернильницу (Ваша поганая сова загаживала весь стол!), записную книжку, дегтярное мыло, сушеных винных ягод и («мне») — 1 коробку баррана.[130 - Марка папиросных гильз] И вот уже 10