седьмыми небесами… Она — МОРÒКА и играет самым страшным.


А КОНЬ (голос коня) — его богатырство, зовущее и ржущее, пытающееся разрушить чары, и — как всегда — тщетно, ибо одолела — она:


Турий след у ворот[1394 - Из поэмы «Переулочки».] — т. е. еще один тур — и дур.


________


Эту вещь из всех моих (Мòлодца тогда еще не было) больше всего любили в России, ее понимали, т. е. от нее обмирали — все, каждый полуграмотный курсант.


Но этого Вам — не дано.


________


Но — я должна бы это знать раньше.


Ваше увлечение Поплавским, сплошным плагиатом и подделкой. Ваше всерьез принимание Адамовича, которого просто нет (есть только в Последних Новостях).[1395 - Г. В. Адамович вел отдел критики в газете.]


Вы настоящего от подделки не отличаете, верней — подделки от настоящего, оттого и настоящего от подделки. У Вас нет чутья на жизнь, живое, рожденное. Нет чутья на самое простое. Вы всё ищете — как это сделано. А ларчик просто открывался — рождением.


________


И еще — какое мелкое, почти комическое деление на «Москву» и «Петербург». Если это было топографически-естественно в 1916 г.,[1396 - «Нездешний вечер»: …читали стихи «весь Петербург и одна Москва» в лице Цветаевой.] — то до чего смешно — теперь! когда и Москвы-то нет, и Петербурга-то нет, и вода — не вода, и земля — не земля.


Тàк еще делят Адамовичи, у которых за душой, кроме Петербурга, никогда ничего в не было: салонного Петербурга, без Петра!


________


Да, я в 1916 г. первая тàк сказала Москву. (И пока что последняя, кажется.) И этим счастлива и горда, ибо это была Москва — последнего часа и раза. На прощанье. «Там Иверское сердце — Червонное, горит».[1397 - Из стихотворения Цветаевой «Москва! — Какой огромный…» (из цикла «Стихи о Москве», 1916).] И будет гореть — вечно. Эти стихи были — пророческие. Перечтите их и не забудьте даты.


Но писала это не «москвичка», а бессмертный дух, который дышит где хочет, рождаясь в Москве или Петербурге — дышит где хочет.[1398 - «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (От Иоанна, 3, 8).]


Поэт есть бессмертный дух.


А «Москва», как темперамент — тоже мелко, не та мера. И, главное, сейчас, плачевно-провинциально: новинка с опозданием на 20 лет: нà целое поколение.


Этой статьей, в доброй ее половине. Вы попадаете в «сердце» Монпарнаса[1399 - Имеются в виду монпарнасские кафе, места постоянных встреч поэтов и писателей. Вблизи находилось помещение Союза молодых писателей и поэтов.] и соседство России не уберегло!


Жаль!


________


Со Штейгером я не общаюсь, всё, что в нем есть человеческого, уходит в его короткие стихи, на остальное не хватает: сразу — донышко блестит. Хватит, м. б., на чисто-литературную переписку — о москвичах и петербуржцах. Но на это я своего рабочего времени не отдаю. Всё, если нужна — вся, ничего, если нужны буквы: мне мои буквы — самой нужны: я ведь так трудно живу.


И, сразу вспомнила: зола, и Ваше: из-под этой, из этой золы…


Насколько Вы одарённее (и душевно, и словесно) в письмах. (Я это же, этим летом, писала Штейгеру.) Так в чем же дело? Бумага — та, рука — та. Вы — тот…


М. б., оттого, что — «литература»? (Точно это — есть!)


________


Нý, не сердитесь. Выбора не было, и Вы правды — заслуживаете. А если мне суждено этим письмом Вас потерять — то предпочитаю потерять Вас так, чем сохранить — иначе. Ну, еще