бы за Вас беспокоилась, п. ч. на себе у меня ничего теплого не было — чтобы отдать. (Кроме зажигалки внутри.) Потом я подумала, что ведь всегда можно обнять, чтобы согреть. Ведение полюса. Все полярные экспедиции в одном видении: двоих в обнимку: старшего, согревающего младшего своим телом. (Когда пришли — младший оказался жив.) А мой спутник наверное думал о доме, и о завтрашней поездке, и о нас всех, внезапно заболевающих — и внезапно пропадающих — и внезапно дарящих папиросы, — Drôle de gens, les Russes, mais bien gentils quand-même…[1919 - Странные люди эти русские, но, впрочем, такие милые… (фр.).]


Что же нам остается, Russes или не Russes — как не быть bien gentils — друг с другом — до одиночества лунной планеты?


М.


4-го сентября 1936 г.


5-го сентября 1936 г.


Château,[1920 - Написано на обороте фотографии.]


Дружочек, вот наш замок. Справа с краю — Мур, а я еще правей — за краем карточки.


А вот тот плющ.[1921 - Имеются в виду строки М. Цветаевой «Я сегодня плющу — пробор// Провела на граните замка…»]


МЦ


7-го сентября 1936 г., понедельник


St. Pierre-de-Rumilly — Haute Savoie —


Château d'Arcine,


Родной! Нашла. Как по озарению, т. е. всем напряжением необходимости Вас выручить — во всем — всегда — следовательно — (прежде всего) — сейчас:[1922 - Цветаева продолжает разбор стихотворения Штейгера «60-ые годы»]

В сущности, это — как старая повесть,
(„Шестидесятых годов дребедень“):
Каждую ночь просыпается совесть
И наступает расплата за день.

Мысли о младшем страдающем брате,
Мысли о нищего жалкой суме,
О позабытом в больничной палате,
О заключенном невинно в тюрьме,

И о почившем за дело Свободы,
Равенства, Братства, Любви и Труда.
Шестидесятые… годы.

(„Сантаментальная ерунда.“)


Приписка на полях:


NB! Скобками при кавычках Вы себя окончательно отмежевываете. Скобки + кавычки здесь дают чью-то пошлейшую скороговорку, физически дают.


Только — тáк. Но опускаю все доказательства, ибо если сам вид и смысл стихов не убедит — все мои слова — бессильны. Но, вместо всех доводов — один (живой) голос:


я, обеспокоенная за Вас в этих стихах с первой минуты их прочтения (не за Вашу бессмертную душу, в которой не сомневаюсь, но за Ваше доброе имя) сразу дала прочесть Ваш листок (не говоря — кто) — своему здешнему пишущему другу.[1923 - Штранге М. М.]


— Чтó скажете? Не думайте, не думайте! Самое, самое первое!


— Aigreur,[1924 - Горечь (фр.)] — досада, что во всё это — поверил, всему этому — служил, и в конце концов — оказался в дураках. Такой же дурак был — как ты. (Пауза.) Тяжелое впечатление.


И это, мой друг, лучшее толкование Ваших стихов: Вы, морально, в лучшем случае. И я, и этот Миша — абсолютные читатели (читатели умыслов!) — и это всё, что мы по прочтении стихов в их первой транскрипции, можем сказать в Ваше оправдание, т. е. помнить, что: „— и я, и если дурость — так общая“.


Когда же, только что, сгоряча моей огромной радости, я в огороде достала Мишу и доставила его к себе на чердак — листок с данной транскрипцией в рýки — читайте! — он, просияв: — замечательно! Тó, что нужно. Тáк — это для других: — сантиментальная ерунда и дребедень, а для него — святая святых. Под этими стихами — подпишусь.


Вот Вам — читатель. (Я не сказала — ни слова.) Да и не только — он. И ребенок не ошибется. (Проверю на Муре.)


Теперь, на Ваше усмотрение:


Шестидесятые