есть вторичное).


И тогда и теперь Вы хотели от меня одного: меня, т. е. костяка, вне плащей и вне кафтанов, лучше всего — ободранную.


Замысел, фигуры, выявление через, всё это для Вас было более или менее бутафорией.


Вы хотели от меня главного, без чего я — не я.


Сегодня Вы говорили мне о ПОРОДЕ стихов, это внешнее, без этого Вы не могли, по-настоящему Вы, сами того не ведая [95 - NB! (1932 г.) в том-то и дело, что не ведая и что ведала только я.], говорили о моей душе и жизни, и Вы говорили мне, т. е. я это слышала: «Я люблю Вас только в большие часы, перед лицом смерти, перед лицом — да второго „перед лицом“ и нет».


Я Вас ни разу не сбила (себя — постоянно — и буду), Вы оказались зорче меня.


Тогда, в 1918 г., и теперь, в 1922 г., Вы были жестоки: — ни одной прихоти! (даже в этом!).


Стало быть — надо убить.


Вы правы.


Блуд (прихоть) в стихах ничуть не лучше блуда (прихоти, своеволия) в жизни. Другие — впрочем, два разряда — одни, блюстители порядка: — «В стихах — что угодно, только ведите себя хорошо в жизни», вторые (эстеты): — «Всё, что угодно в жизни — только пишите хорошие стихи». И Вы один: — «Не блудите ни в стихах, ни в жизни. Этого Вам не нужно». Вы правы, потому что я к этому, молча, иду.


Вдоль левого поля, на первой странице письма: NB! Ни одно из слов взятых в кавычки Эренбургом не сказано и сказано быть не могло. Нужно было быть мной чтоб из этого равнодушного циника, цинического игрока (словами и смыслами) сделать лирика, нет, больше: стоика, — и так — от лирика и от стоика — страдать. 1932 г.


* * *

В какой-то области я Вам даже Вы не говорю, Вы у меня без местоимения. Вот что-то — нечто — сила — движение — я по дороге — удар — не в меня — но принят мной [96 - Вернее: Вот что-то — нечто — сила — движение — Вы по дороге — удар — Вы уклоняетесь — как всегда уклонялись все — кроме Рильке и Б. П.].


* * *

В другой — духовно-душевной, что ли? — Вы собеседник, тот не только от кого идет, но и к кому идет. Спор (согласие) двух голосов.


Но есть еще третье: там где Вы — Эренбург, который — и названия Ваших книг, и отрывочные рассказы из Вашей жизни (постепенное обрастание Вас одеждами) — рассказы кого-то о Вас.


И — внезапно: что — последнее, основное? Костяк — не рассасывающееся — или пустота, пропуск одного слова. То обо что разбиваешься — или то, в чем пропадаешь? Имянное (то, что создает имя: то именно) или безымянное? Это я не о Вас, это я закона ищу.


Я думала — три, но есть еще Вы: с трубкой, т. е. только трубка. Когда я думаю о том кто курит трубку и любит дождь (а м. б приписываю?) мне кажется, что с таким хорошо путешествовать и не расставаться.


Но этот уже книг не пишет, и с ним-то именно и придется расстаться, п. ч. всё остальное: безымянную силу, голос, книги (написанные и ненаписанные) я унесу с собой — не жестом захвата —


Но об этом я уже писала.


* * *

Разговор.


— Аля, как ты думаешь, как себя будет чувствовать С., когда приедет?


— Если Эренбург нас не выгонит.


Я: — Наверное не выгонит. Но что мы будем делать с утра?


Аля: — С вечера закажем три завтрака.


* * *

21-го мая 1922 г. — Устала.


* * *

Ты привыкла: хозяйку в снег,

А сама на ее постели!

А в дому моем был твой век —

С черной лестницы, в черном теле.

(Любовь)


* * *

Так, разложена и не воссоздана:

Перья — щебеты — и кости порознь,


Так доверчиво прождав, что сложится,