писание стихов. Оттого так — над всеми — Блок. Больше, чем поэт: человек.


* * *

(Верно и спорно, но оспорить могла бы только я же.)


* * *

Прямо в эфир

Вьется тропа.

— Остановись!

Юность слепа.


Ввысь им и ввысь!

В синюю рожь!

— Остановись! —

В небо ступнешь!


Справа, напротив стихотворения, поперек страницы: NB! Если бы критики вместо зачем и почему (написано) отмечали бы такие вещи как:


Прямо в эфир

Вьется тропа.


* * *

(Ich will nicht länger

Am Boden hocken!

Lasst meine Kleider!

Lasst meine Locken!

Lasst meine Hände —

Sie sind ja mein!) [59 - Не стану больше Внизу стоять я. Оставьте руки, Оставьте платье, Оставьте кудри: Они — мои! (нем.)]


* * *

(Стихи Отрок, Огнепоклонник) [60 - Первое и второе ст-ния цикла «Отрок».]


* * *

По мановенью горят, гаснут


* * *

Гляну — горят, отвернусь — гаснут…


* * *

Дай уголек проглочу нá-смех…


(кому? себе, над собой же)


* * *

14-го русского августа 1921 г.


* * *

Письмо к Ахматовой


(После смерти Блока)


Дорогая Анна Андреевна! Мне трудно Вам писать. Мне кажется — Вам ничего не нужно. Есть немецкое слово Säule [61 - колонна (нем.)] — по-русски нет — такой я Вас вижу: прекрасным обломком среди уцелевших деревьев. Их шум и Ваше молчание — что тут третьему? И всё-таки пишу Вам, потому что я тоже дерево: бренное, льну к вечному. Дерево и людям: проходят, садятся (мне под тень, мне под солнце) — проходят. Я — пребываю. А потом меня срубят и сожгут, и я буду огонь. (Шкафов из меня не делают.)


* * *

Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает. Когда человек говорит: смерть, он думает: жизнь. Ибо, если человек, умирая, задыхается и боится — или — наоборот — пропуск одного слова то всё это: и задыхание — и страх — и пропуск одного слова жизнь. Смерть — это когда меня нет. Я же не могу почувствовать, что меня нет. Значит, своей смерти нет. Есть только смерть чужая: т. е. местная пустота, опустевшее место (уехал и где-то живет), т. е. опять-таки жизнь, не смерть, немыслимая пока ты жив. Его нет здесь (но где-то есть). Его нет — нет, ибо нам ничего не дано понять иначе как через себя, всякое иное понимание — попугайное повторение звуков.


Я думаю: страх смерти есть страх бытия в небытии, жизни — в гробу: буду лежать и по мне будут ползать черви. Таких как я и поэтому нужно жечь.


Кроме того — разве мое тело — я? [62 - Десять лет спустя, в 1931 г., у Эпиктета читаю: Цитата не вписана.] Разве оно слушает музыку, пишет стихи и т. д.? Тело умеет только служить, слушаться. Тело — платье. Какое мне дело, если у меня его украли, в какую дыру, под каким камнем его закопал вор?


Чорт с ним! (и с вором и с платьем).


* * *

Смерть Блока.


Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. [63 - Впоследствии, точь-в-точь, слово в слово о Р ильке (Твоя смерть). Повторение не мысли, а явления, однородную мысль вызывающего. Недаром я Блока ощущаю братом Рильке, его младшим в святости — и мученичестве. Знаю, что из всех русских поэтов Рильке больше всего любил бы Блока.] Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, — отделилось. Весь он — такое явное торжество духа, такой воочию — дух, что удивительно, как жизнь вообще — допустила? (Быть так в нем — разбитой!)


Смерть Блока я