сиротстве…


За князем — род, за серафимом — сонм,

За каждым — тысячи таких как он,


Чтоб пошатнувшись — на живую стену

Упал и знал — что тысячи на смену!


Солдат — полком, бес — легионом горд,

За вором — сброд, а за шутом — всё горб.


Так, наконец, усталая держаться

Сознаньем: перст и назначеньем: драться


Под свист глупца и мещанина смех

— Одна из всех — за всех — противу всех! —


Стою и шлю, закаменев от взлету

Сей громкий зов в небесные пустоты.


И сей пожар в груди тому залог

Что некий Карл тебя услышит, Рог!


* * *

Март 1921 г.


* * *

Не в споре, а в мире —

Согласные сестры.

Одна — меч двуострый

Меж грудью и миром

Восставив: не выйду!

Другая, чтоб не было гостю обиды —

И медом и миром.


* * *

Дети литературных матерей: литераторов — или жен (т. е. нищих и не умеющих шить (жить!)) всегда отличаются необычайностью одежды, необычайностью обусловленной: необычайностью вкусов и случайностью (несостоятельностью) средств к осуществлению.


Пример: Мирра Бальмонт, которую — улица Революции 1920 г. — всегда водят в белом, т. е. грязном — и разном.


Пример: Аля — в мальчиковых рубашечках, схваченных юнкерским поясом и моей работы берете с георгиевской ленточкой.


* * *

Не только дети — сами матери (мое полотняное красное московское и мое полотняное синее берлинско-парижское, мои паруса, моря полотна!).


И отцы (шляпа Бальмонта, галстук Чирикова, шарф Пастернака), — без различия дара и возраста. О цилиндре и плисовых шароварах Есенина не говорю, ибо — маскарад, для других, я говорю о кровном, скромном, роковом.


* * *

О Боже ты мой, как объяснить, что поэт прежде всего —СТРОЙ ДУШИ!


* * *

Аля: винный (от невинный)


затменные фонтаны


* * *

Девочка на улице, при виде нас с Алей:


— Мне жалко эту маму! Она стра — ашная!


* * *

Ребенок, щурящийся чтобы увидеть собственные глаза.


* * *

J’ôte ce baiser. — J’ôte ces claques. [92 - Я отменяю этот поцелуй. — Я отменяю эти шлепки (фр.).]


(Ариадна Скрябина в детстве)


* * *

Март 1921 г. — пробуждение у Али любознательности (март, которого в моей жизни никогда не было).


* * *

Аля, читающая книгу про птиц и зверей:


— М.! Я ведь птиц люблю, а не органы!


* * *

Предисловие к Егорушке:


Житие Егория Храброго мною не вычитано и не выдумано. Оно мне примечталось. Таким и даю.


МЦ.


или, короче:


Егорий Храбрый


— примечтавшееся житиé —


* * *

Волосы — после мытья — звенят.


* * *

Аля: — М.! Ее душа не полетит не потому что она грешная, а потому что она грузная. Ее душа — плоть.


* * *

Заложенное в тетрадку начало письма к Эренбургу:


Москва, 7-го нового марта 1922 г.


Мой дорогой!


Сегодня у меня блаженный день: никуда не ходила, шила тетрадку для Егорушки (безумно-любимая вещь, к которой рвусь уж скоро год) и писала стихи. И теперь, написав С., пишу Вам. — Все счастья сразу! — Как когда слушаешь музыку. (Там — все реки сразу.) Писала стихи Масляница, трепаные как она сама.


Сегодня за моим столом — там, где я сейчас сижу, сидел Чабров. Я смотрела на него сверху: на череп, плечо, пишущую руку — и думала: так я буду стоять над пишущим Эренбургом и тоже буду думать свое.


Чабров мой приятель: умный, острый, впивающийся в комический бок вещей (особенно мировых катастроф!) прекрасно понимающий стихи,