советуют ребёнку отвечать на удар ударом, внушая ему, что дерево или камень могут чувствовать боль и обиду боли.

Известно, что культурные люди наших дней ругают предметы, причинившие им боль или сопротивляющиеся их силе, ругают как существа, способные слышать и чувствовать гнев человека, — этим люди обнаруживают унаследованный из древности бытовой антропоморфизм. Антропоморфизм этого типа возник из процессов работы и выражает вполне естественное стремление человека наделить предметы реального мира — материалы и орудия труда — человеческими свойствами, для того чтобы понять и освоить их.

В то же время человек наименовал качествами материалов и орудий труда наиболее характерные особенности своей психики, её твёрдость или мягкость, остроту зрения и ума, гибкость мышц, быстроту своего передвижения в пространстве сравнительно со скоростями течения воздуха и воды.

Это отсутствие склонности к созданию идеалистических фантасмагорий, к религиозному «творчеству» у женщины вовсе не было только результатом её пассивности, подчинения и т. д. Мужчины в своём охотничьем коллективе больше нуждались в грубом воздействии на полузвериное сознание, в испытаниях, внедрении правил поведения посредством общественных церемоний, чем женщины, выраставшие в атмосфере дисциплинирующего и воспитывающего человека постоянного и упорного труда. Особенно важную роль фантастика должна была играть в период борьбы патриархальной семьи против рода, патриархальной семейной собственности против коммунистических родовых пережитков, — в период, когда мужчина налагал оковы на женщину. Но и в сознании мужчины вместе с ростом и развитием труда должны были возрастать не столько фантастические, сколько рациональные материалистические элементы.

Процессы труда не могли внушить человеку тяготения к метафизике, не могли возбудить в нём поисков «первопричины причин» всех явлений природы, сновидений, «смысла жизни», «тайны смерти» и прочих домыслов, кои приписываются ему историками первобытной культуры.

Хотя его трудовая техника развивалась медленно и на протяжении многих веков результаты его деятельности были ничтожны, но всё-таки он не мог не видеть, что его труд изменяет мир, утверждает его хозяином на земле. Эта деятельность должна бы отразиться в древнем устном творчестве людей труда — в фольклоре. Но, изучая фольклор, мы почти не находим в нём сказок и преданий, которые говорили бы о том, как были приручены собака, лошадь, корова, птицы, как построено первобытное судно, введены в пищу соль, сахар, уксус, освоены медь, олово, железо, изобретено чудесно прозрачное стекло, как научился человек рисовать и как вообще торжествовала его воля к творчеству, вызванная стремлением к самозащите и облегчению условий труда.

От всей этой разнообразнейшей и успешной деятельности остался только миф о Геркулесе, а всё остальное, что должно бы отразиться в словесном творчестве, как будто вычеркнуто из истории материальной культуры каким-то враждебным и хитроумным цензором. Допустимо думать, что это тот самый цензор, который в исторические времена, например в IV веке, заставлял монахов уничтожать памятники языческой культуры Греции и Рима, в XV — вынудил Савонаролу жечь на кострах картины, книги, предметы искусства, в XVII — волею патриарха Никона объявил войну «скоморохам» и «каликам перехожим», сжигал музыкальные инструменты, запретил публичные театральные представления на ярмарках и площадях городов. В результате этой войны церкви против народного искусства из памяти народа вычеркнут