формы». Но у него матрос говорит женщине: «Выспаться на тебе хочу», а это как раз реализм, да ещё грубейший и притом — ненужный. Такой же реализм заключён в отвратительной фразе Сиплого: «Революционный сифилитик лучше здорового контрреволюционера». И вся пьеса глубоко реалистична не только по разнузданно грубому языку, но и по смыслу её. Смысл — бесстрашная гибель отряда матросов-революционеров. Да, это — трагедия, хотя «новое» толкование трагедии как литературной формы Вишневским весьма спорно и туманно. При чём здесь «оптимизм»? Ведь погибают не враги! Вообще попытка Вишневского выступить в роли Теофиля Готье едва ли может быть признана удачной. Он хочет быть романтиком, о чём и кричит на протяжении всей пьесы, а также и в стенограмме, приложенной к ней.

В стенограмме он спрашивает: может ли «хорошая форма, но абсолютно старая, закономерно выросшая на старой почве, быть адекватной тому, что мы имеем в области социальных сдвигов»? Конечно, может, ибо в этой «старой форме» есть неоспоримое достоинство — её точный, чистый язык, её техническая грамотность. Ни у кого из старых писателей Вишневский не найдёт такой бестолковой фразы, как его фраза: «Украину пересекают цепи, новороссийские степи и Таврию». К тому же: невозможно познание, которое отрицало бы предшествовавшее ему знание, как учили нас Маркс, Ленин, учит Сталин.

Вишневский явно хочет быть романтиком, против этого нельзя спорить, ибо героизм действительности требует романтизации уже не только у нас, но и европейской, и китайской, поскольку в Китае и Европе новую действительность создаёт революционный пролетариат. Революционный романтизм — это, в сущности, псевдоним социалистического реализма, назначение коего не только критически и изобразить прошлое в настоящем, но главным образом — способствовать утверждению революционно достигнутого в настоящем и освещению высоких целей социалистического будущего. Романтизм Вишневского покамест сводится к невозможным преувеличениям. Так, например, на 92 странице его книги он рассказывает о матросе, который «надёргал целый котелок» бриллиантов с «некоей божьей матери» в Казани. «Целый котелок» с одной иконы — многовато, товарищ Вишневский, надо убавить! На котелок не хватило бы «бриллиантов» со всех икон всех церквей Казани. А кроме того, настоящие драгоценные камни не торчали в ризах икон: хозяева церквей обычно хранили такие камни в сейфах банков и превращали их в деньги. Это особенно практиковалось именно в Казани, после того как была в десятых годах украдена знаменитая «чудотворная» икона «божьей матери».

Какие мотивы заставляют меня писать всё это? Вовсе не весело отмечать недостатки товарищей литераторов и вообще людей, гораздо приятнее говорить об их достоинствах, но долг каждого из нас, товарищи, — взаимно способствовать росту наших достоинств. Молодым литераторам нашим вообще свойственны «бойкость» и торопливость на пути к славе, этим и объясняется крайняя небрежность их работы. Отрицать сей печальный факт могут только те критики, которые, читая книги, не замечают резкого разноречия между языком авторов и фактическим материалом книг, между формой и сущностью, между намерением и исполнением. Разноречие это всё растёт, и чем ярче, красочней, значительней развивается наша действительность, тем более ясно и тревожно слышишь, как тускло звучит язык, как поверхностно, хотя и размашисто, изображается чудесная наша жизнь. Не отрицая обилия молодых талантов, искренно и радостно любуясь ими, я всё-таки «бью тревогу» и буду неустанно делать