партию», как утверждает автор статьи «О мудрой простоте».

Из дальнейшего следует, что кто-то — деревня или Панферов — плохо знает русский язык, ибо бегом не ходят, а — бегают. «Завоевателями городов» называли себя весьма многие: например, Чингисхан, граф Монфор, «неустрашимый завоеватель городов Прованса и жестокий истребитель еретиков», бывший рядовой солдат, а потом знаменитый полководец Тилли и многие другие люди этого ряда. Панферову угодно утверждать, что он знает село, в одной части которого крестьяне говорят «чаво», в другой — «чиво», в третьей — «чево», а в четвертой — «чего». Сомневаюсь. Такое село было возможно при крепостном праве, когда помещик сгонял в своё курское или воронежское имение крестьян, купленных или же унаследованных в Костромской, Рязанской, Калужской губерниях. Но и в этом случае крестьяне через одно поколение говорили бы «чево» или «чаво», или же «чиво», а «чего» — не говорили бы, ибо никто так не говорит, потому что в словах чего, кого, его и т. д. «г» звучит как «в».

Крайне характерно, что, говоря о «словотворчестве» деревни, Ф.Панферов не видит его в «частушке», то есть там, где оно налицо и в формах простых, здоровых.

Панферов всё ещё продолжает спорить против людей, «рабски преданных классическому прошлому» и якобы утверждающих, что «нам нужно учиться только у классиков». Вот это и есть та самая «болтопня», против которой высказался Панферов в своей беспомощной статейке, именно такие малограмотные статейки и свели спор о языке до газетной «болтовни».

А в результате этой болтовни молодые авторы относятся к языку небрежно, неряшливо, хватают бытовые словечки, смысл которых самим авторам не ясен, и «Правда» отмечает в «Заметках читателя» 28 декабря 1934 года постыдные примеры засорения языка бессмысленными, безобразными словами. «Читатель» их найдёт в книгах Кретовой и Подобедова, изданных в Воронеже.

Здесь вполне уместно спросить редакторов журналов и газет наших: читают ли они материал, который печатают? Мне кажется: если читают, то — небрежно. В рецензии «Литгазеты» на бестолковое предисловие, которым снабжена весьма ценная книга Мориака «Клубок змей», сказано, что Мориак «увенчан креслом». Это неверно. Для венчания употребляются венки и венцы, а они не имеют ничего общего с мебелью, хотя бы это были венские стулья, — редактор должен был сообщить об этом автору рецензии. Товарищ Мицкевич, перечисляя «тенденциозных писателей», поставил в один ряд Омулевского, Слепцова, Михайлова-Шеллера и приспособил к ним писателя Негорева. Первые трое — резко различны, и на них нельзя надевать шапку «тенденциозности» без весьма существенных объяснений, а писателя Негорева и вовсе не было, был писатель Кущевский, автор романа «Николай Негорев». Редакторы обязаны немножко знать историю литературы. В тех случаях, когда писатель соединяет в одно лицо сочинителя пошлейших песенок Вертинского с Чешихиным-Ветринским, автором книг о Герцене и ряда статей о русской литературе, когда писатель называет псалтырь «книгой эротических песен, сочинённых сказочным царём Соломоном», когда он пишет: «парни и девки заливались гармошкой», — редактор обязан исправлять сотни подобных ошибок и описок. И, когда Пильняк пишет, что «дочь за три года возрастом догнала мать», нужно убедить Пильняка, что возраст и рост — не одно и то же. А затем редакторы должны знать основное: все слова рождены, деянием, трудом, поэтому язык является костью, мускулом, нервом, кожей фактов, и поэтому точность, ясность, простота языка совершенно необходимы