никогда не было желания — понимаешь? — упорного, страстного желания что-либо знать. А оказывается, это необходимо…

Вукол. Гм… это ты о чём говоришь?

Самоквасов. А о том, что вот мне сорок два года, и я не понимаю человека, который моложе меня, не понимаю его мысли и жизнь… Слов даже не понимаю! И это — в сорок лет! Хороша страна, где все чужды друг другу… Представь себе европейца…

Вукол(позёвывая). Чепуха! Европейцев ты не знаешь… ты их в кутузку сажал? Нет. И не надо говорить об европейцах, думая о женщинах…

Потехин(подходит). Нет ли спичек, отец?

Вукол(даёт). Возврати. А то ты возьмёшь коробку и — пропал! А я с больной ногой хожу, ищу — где спички?

Потехин. Если у тебя ревматизм — иди и ляг в постель. Это лучше, чем сидеть ночью на воздухе. (Уходит, забыв отдать спички.)

Вукол(толкнув Самоквасова). Видишь? Женись скорее. В семьдесят лет у тебя будет сын доктор, культурный человек… Очень удобно! Отберёт у тебя спички, а ты… да-а… (Помолчав.) Заметь, какой странный язык у нас: мы говорим — сидеть на воздухе. Какие лёгкие люди, подумаешь! Или — пройти курс университета. (Кивая головой в сторону, куда ушёл сын.) Вот — он прошёл, насквозь прошёл… и это не особенно задело его…

Самоквасов(неохотно). Какой ты…

Вукол. Болтун?

Самоквасов. Нет… как это? Мизантроп…

Вукол(с некоторой гордостью). Я, брат, не мизантроп, а — скептик… Мало у нас скептиков. Это признак, что мы недостаточно умны…

Самоквасов(усмехаясь). Ты вот говоришь, а я не понимаю — зачем?

(Елена и Зина выходят, Самоквасов встал, давая им дорогу.)

Елена. Господа, пожалуйста, помогите Константину перенести сундуки…

Самоквасов. Иду! Ты бы сидел, скептик.

Вукол(идя за ним). Сыро… Потомок прав.

Елена(лаская Зину). Ляг иди, может, уснёшь.

Зина. Нет, не хочу… я боюсь, что усну.

Елена. Боишься?

Зина. Мне — стыдно. Я не чувствую горя, утраты… я так странно, стыдно спокойна! Развязалась петля… я могу не лгать, не насиловать себя… мне не надо казаться нежной и любящей… Это хорошо и — нехорошо…

Елена(улыбаясь). Вот — слышал бы тебя Константин…

Зина. Нет, не говори ему! Я не хочу, чтобы он считал меня бесчувственной… я так уважаю его!

Потехин(подходя). Вам необходимо свидетельство о смерти, я сейчас напишу. (Проходит в дом.)

Зина. Как он это сказал!.. Когда он подходит близко ко мне, я ощущаю прикосновение какой-то тяжести… Лена, я не кажусь тебе бессердечной?

Елена. Перестань об этом. Тебе двадцать лет.

Мастаков(в дверях). Елена, иди сюда! (Когда она подошла, он возмущённо шепчет.) Слушай, какого чёрта Николай рычит на меня? Стоит под носом и сверкает белками… что ему нужно?

Елена(уходя). Я сейчас, Зина.

Мастаков(идя за нею). Возмутительно!

(Зина утомлённо потянулась, наклонила к лицу ветку дерева, обоняет её запах. Вздрогнула, взглянув на занавешенное окно, пугливо отряхает руки.)

Самоквасов(с шалью в руке). Возьмите-ка, сыро!

Зина. Спасибо! Какой вы заботливый.

Самоквасов(расцветая). Ну… это не я… это ваша мама велела мне. Хорошая у вас мама!

Зина(кивая головой). Да.

Самоквасов(волнуясь). Вообще, женщины — самое лучшее… Особенно теперь,

когда наш брат… несколько раскис. Знаете, мне можно поверить, — я женщин видел! Я очень плохо, очень грубо жил… немногое могу вспомнить без стыда за себя… и, если было что хорошее, чистое в моей жизни, — это были вы… женщины… Готов молиться: да сохранит их господь бог, ибо нет у него среди русского племени ничего лучше женщин!

Потехин(выходя). Ого! Вот