теряю… каково это?

(Самоквасов мрачно нахмурился и отходит прочь.)

Мастаков. Дочь теряете? Почему же?

Медведева(грубовато). Да что вы — не видите, как она измоталась, устала, изнервилась вся? Ночами — не спит, плачет… А он ей — всё о смерти, всё о том, что вот он, молодой, умирает, а она будет жить…

Мастаков(удивлённо). Он? А я думал — он… не так…

Медведева. Разве такая она была? Спокойная, крепкая, весёлая! Бывало — целый день смеётся, поёт…

Мастаков. Мне казалось, что у него очень развито чувство человеческого достоинства и он… не станет…

Медведева. Не станет! Как же! Эдакий-то самолюб да стеснялся бы? Он же первое лицо на свете… ведь из его речей выходит, что когда он помрёт — и мир весь помереть должен, и солнце погаснет… вишь какой лакомый! Да ещё целует её иной раз, о господи! Вдруг заразит, а? Ведь это что же? За что?

Самоквасов(рычит). Это… я вам скажу… это уж я не знаю…

Медведева. Ну, батюшка, тоже и все вы, мужчинки, хороши…

Елена(предостерегая). Не слишком ли жёстко говорите вы? (Указывает глазами на Самоквасова.)

Медведева(изменяя тон). Да. Забылась, пожалуй. Мать! Не за себя ожесточаюсь — за дочь… мне что себя жалеть? А дитя своё я обязана хранить… и больно мне видеть, как отравляют душу её смертной тоской… да!

Самоквасов(Мастакову). Вот положение, а? Вот — как тут, что вы скажете? (Взволнованно отходит прочь.)

Мастаков(негромко). Не смеет умирающий тащить в свою могилу живого…

Самоквасов. А вот видите — тащит! Ненавижу я этого Васю. Иронический он человек, но — ничтожный!

Медведева. Водицы бы мне, что ли…

Саша(из-за деревьев). Сейчас!

Медведева. Сердце горит. О, господи… милосердный господь наш!.. Сохрани и помилуй юность… одари её радостями от щедрот твоих!

(Все замолчали, поникли. Саша приносит воду. С террасы, позёвывая, идёт Вукол Потехин.)

Вукол(подходя). Я спал — одиннадцать часов подряд! Лёг — в восемь, встал в семь. (Оглядывает всех.) Я думал, вы чай пьёте. (Медведевой.) Почему, премудрая, у вас такое свирепое лицо?

Медведева(встаёт). Да так… Пришла к чужим людям, нажаловалась, наскрипела… Простите… пойду домой.

Елена. Посидите с нами!

Вукол. Эге, да все вы чего-то… не в духе как бы?

Медведева(покорно). Нет, пойду… Зина одна там…

Вукол. А жених где же? (Ему не отвечают. Самоквасов смотрит на него сердито.) Ничего не понимаю! Заспался. (Самоквасову.) Тебе, Мирон, я чувствую, хочется пива выпить холодного.

Самоквасов. Мне? (Решительно.) Да, идём… мне очень хочется… вообще… (Быстро уходит.)

Вукол(идя за ним). Стой! Куда ты?

Елена(Медведевой). Посидите с нами, а?

Медведева. Точит он её там… нет, я пойду! Вы простите… может, нехорошо говорила я…

Елена. Не мы будем осуждать вас за это.

Медведева. Ой, родная вы моя, тяжело бабой быть! Вы ещё не знаете этого, у вас вон дитя взрослое (кивает на Мастакова), а вот, погодите, когда народится много, да начнутся их юные годы…

(Ушли. Мастаков, посвистывая, смотрит на часы. Возвращается Елена.)

Мастаков. Какая симпатичная старуха-то, а?

Елена. Очень. Русская.

Мастаков(оглянулся, тихо). Лена, как ты думаешь, могла бы она, из любви к дочери, к юной жизни, — совершить преступление? Возможно ведь, а?

Елена(улыбаясь). Думаю — возможно.

Мастаков(горячо). Великолепно! Ах, Лена, как это великолепно! Нет ничего лучше возможностей, и нет им границ, а?

Елена. Я не думаю, чтобы именно она могла — пойми! Но — бывало, что матери делали преступления ради счастья детей, — ты это