Присядьте.

Ольга. Благодарю вас. (Ходит.)

Жан. Ольга Борисовна! Я — циник!

Ольга. Кажется, вы недавно называли себя романтиком?

Жан. Обмолвился. Нет, я — циник! Я смотрю на вещи просто: вы — красавица и заслуживаете божеских почестей. Вам необходимо вставить себя в раму, достойную вашей красоты. Жить с водолеем…

Ольга. Я прошу вас…

Жан. Нисколько не хочу обижать Якова Сергеича. Но я вижу, что вы ему не нужны, — ему вообще ничего и никого не нужно. Это человек преждевременный, отвлечённейший мечтатель, поэт и тому подобное. Да здравствует! Но — при чём здесь вы? Не понимаю!

Ольга. И что же дальше?

Жан. Дальше — Никон.

Ольга. Вы знаете, как называется ваша профессия?

Жан. Знаю — приживал, паразит.

Ольга. Нет, хуже.

Жан. Знаю — сводник.

Ольга. И — всё-таки?

Жан. И всё-таки! Я циник, но я по-своему люблю Никона и желаю ему счастья. Счастье — это вы. Всё — вам, всё — для вас. Жизнь — ну, жизнь пустяки, но — состояние — это уже не пустяки, а около шести миллионов! Ольга Борисовна, — дело стоит так: лично мне невыгодно, чтоб эта комбинация осуществилась, ибо я знаю, войдя в дом Никона, вы меня — фюить.

Ольга. Извините, но мне кажется, что вы или пьяны, или с ума сходите!

Жан. Да — почему? Речь идёт о деле, и повторяю вам — невыгодном для меня. Но в дружбе я — рыцарь, да-с, рыцарь, не менее того… Ольга Борисовна, пред вами — всё, сзади вас — одни словесные бубенчики и пустота!

Ольга. Не смейте говорить так.

Жан(струхнул). Не буду. Не стану. Фу… Ведь экая вы… женщина! Понять нельзя какая. Но — клянусь! — действительная женщина.

Ольга. Послушайте… это Букеев просил вас говорить со мной?

Жан. Ни-ни! Ничего похожего! Я — сам, за свой страх из чувства рыцарской дружбы, ей-богу! Знаю, что есть риск получить пощёчину, но — иду на вы!

Ольга. Что вы за люди все? Вы, Букеев, Ладыгин? Не понимаю.

Жан. И не надо, не понимайте! Мы сами ни черта не понимаем, ей-богу. Живём вплоть до смерти, а для чего? Необъяснимо. (Серьёзно.) Послушайте, Никон несчастный парень. Он только однажды искренно любил, но возлюбленная оказалась с премией — у неё был туберкулёз, и она умерла в Давосе. Он — хороший парень… А что касается Нины Аркадьевны, то это не более как шутка, знаете, от скуки… Ну, например, один купец московский, говорят, слонёнка у себя в комнате держал. Ах, да что там! Ольга Борисовна, подумайте… Я ухожу, — топают на лестнице… Ольга Борисовна, — прошу вас! Это очень серьёзно!

(Входит с террасы Нина.)

Нина. Какой прот[ивный] ветер! (Огляд[ывает] их.) Вы — ссорились?

Жан. Мы?

Нина. У вас такой взъерошенный вид.

Жан. Это — вдохновение посетило меня. Я расск[азал] Ольге Борисовне историю, дррр-аму, которую видел в синематографе.

(Ольга уходит к себе.)

Нина. В чём дело?

Жан. А что?

Нина. Отчего она такая?

Жан. Мамочка, я ей сейчас наговорил столько, что — знаете — удивительно, как она на ногах, устояла! Разоблачил, так сказать! И о Ладыгине и — вообще! Говорю — лучше вы, сударыня, того — цюрюк, цюрюк! То есть — пожалуйте назад. Авантюристок, говорю…

Нина. Врёте!

Жан. Я? Когда это?

Нина. Всегда! Вы меня надуть хотите, сударь!

Жан. Господи! Я — вас?

Нина. Смотрите, друг мой! Я вашу дипломатию понимаю…

Жан. Ах, как вы несправедливы ко мне!

Нина. Я насквозь вижу вас.

Жан. Гм!

Нина. Да, да! Вы из тех, кто всегда идёт за победителем…

Жан. Таковы все люди…

Нина. Но — ещё неизвестно, кто здесь победит…

(Верочка входит с ключами.)

Жан. Там