всё-таки?

Полина(вздохнув). Был хороший человек, а теперь — негодяй…

Наташа. Негодяй?

Полина. Сама видишь. Я — не виню его, все — так!

Наташа. Негодяй, потому что разлюбил тебя?

Полина(не сразу). Почему ты говоришь — разлюбил? Ведь вот он нашёл меня, явился…

(Молча смотрят друг на друга. Полина снимает со своих плеч руки Наташи — кажется, что она хочет обнять себя её руками, но затем отталкивает их. Идут рядом к окну, не глядя друг на друга.)

Наташа. Завтра — воскресенье…

Полина. Да. А — что?

Наташа. Так. Дни бегут, точно испуганные собаки.

(Стоят у окна.)

Клавдия(осторожно выглянула из двери своей комнаты. Подмышкой — узел, в руке — чемодан. Скрылась. Затем выходит без вещей). Чем любуетесь?

Наташа. Луной.

Клавдия. А я иду к Дуне, ночевать. Она — одна. Тётка её уехала дачу продавать. (Молчание.) Муженьком моим не пахнет? Не видали его?

Наташа. Нет.

Клавдия. Значит — в трактире. Ну, прощайте! Иду. (Ушла в свою комнату.)

Полина. Я тоже уйду, Наташа. Я — спать.

Наташа. Усни. (Нахмурясь, смотрит вслед ей. Идёт к двери магазина, подняла с пола шаль, набросила её на себя, скрылась в магазине.)

Дуня(из двери кухни, осторожно стучит в дверь Клавдии, та — на пороге, шепчутся). Ты мне вещи в окно подай, а я их — через забор.

Клавдия. Он — ждёт?

Дуня. Ну да! Скорее. (Взяла из рук Клавдии узел, ушла. Наташа выглядывает из магазина.)

Кемской(спускается с лестницы, в халате, на голове — шёлковая чёрная шапочка). Наташа! Глинкин! Кто-нибудь есть тут? Никого, когда нужно. Темнота. Экономия. Всегда были люди, но никогда они не были так отвратительны. (Кричит в окно.) Наташа! (Идёт в кухню.)

Бобова(нарядно одетая, из кухни). Не спишь — ходишь? Эх, старость!

Кемской. Никого нет…

Бобова. Ночь всех в сад выманила. Идём, провожу. У меня, батюшка, дельце к тебе. Блудливые языки говорят про меня…

(Ушли. Клавдия вышла из своей двери с вещами, но тотчас бросилась назад. Ефимов и Глинкин с портфелем, выпивший. Ефимов тоже нетрезв.)

Глинкин. Не заметил нас, старый чёрт. Вот — жизнь! За двадцать пять рублей работаю до поздней ночи, а?

Ефимов(мрачно). Все живём плохо. У меня, брат, тоже… кошки в душе. Да. Правильно говорят: любовь — мученье…

Глинкин. Это — когда глупо говорят. Любовь — дело государственное. (Сел к столу. Поднимает кружок под лампой, быстро опустил. Улыбается. Вынул из кармана стекло, вставил в глаз.) Удивительно.

Ефимов. Ничего удивительного нет. Ерунда всё. И — не всякий понимает, что ему надо. Людям надо приказывать: вот чего желайте, а иного — не сметь! Если б я был… (Смотрит на стенные часы.) Где этот чёрт — Лузгин? Хотел придти… (Свистит.)

Глинкин(блаженно улыбаясь, напевает). «Наша жизнь — полна чудес…»

Ефимов. Теперь моноклей не носят.

Глинкин. Что-с?

Ефимов. Не носят моноклей теперь.

Глинкин. Предоставь мне знать эти вещи, а?

Ефимов. Не носят. И это — не монокль, а стекло от дамских часов, я вижу. Дёшево форсишь.

Глинкин. Ты глуп!

Ефимов(встал). Не очень. Нет, я не очень глуп. (Идёт к себе.) Клавдия!

Глинкин(взял со стола монету. Поцеловал). Милая…

Наташа(подошла к нему сзади). Положи на место.

Глинкин(испугался, вскочил, выхватил стекло из глаза. Смеясь, обнял Наташу за талию). Наталия — и так далее. Это — ты делаешь, да? Это — очень мило. Дай щёчку…

Наташа(оттолкнув его). Положи монету на место.

Глинкин. Но — почему? (Сердится.) Ты всё — капризничаешь, душа моя! Это может надоесть мне.

Наташа. Пошёл