философствовать…

Ладыгин. Да. Это никого не приводит к добру. У меня был роман с курсисткой, она тоже занималась спортом, но — такая странная! — ужасно любила рассуждать.

Богомолов(смеясь). Как вы рассказываете!

Ладыгин. Это — правда, уверяю вас! Бывало, в самые неподходящие моменты она вдруг спрашивает: «А почему ты меня любишь?» Я говорю ей: «Потому что ты женщина…»

Букеев. Да. Конечно. (Усмех[ается].)

Ладыгин. Но ей этого мало: «Есть, говорит, много женщин и мужчин, но почему ты любишь меня, а я — тебя?» и так далее! Ужас! Я потерпел эту философию месяца три и написал ей: «Прощай, Ирочка! В любви не философствуют, а кто занимается этим, тот — глуп!» Страшно обиделась!

Богомолов(хохочет]). Да — неужели?

Ладыгин. Уверяю вас! Книжки ужасно портят их…

Букеев(усмех[аясь]). Простой ты человек, Борис, очень я люблю тебя за это. В Харькове был жеребец — Гамилькар, кажется, — двести тысяч за него заплатили. Издох. Он, я думаю, был похож на тебя…

Ладыгин. Ну, брат, — сравнил!

(Богомолов смеётся.)

Ладыгин(вдруг). Я считаю ваш смех неуместным.

Богомолов. Почему же?

Ладыгин. Так. Мне он не нравится.

Богомолов. Очень жаль, но иначе смеяться я не могу.

Ладыгин. Я прошу вас не смеяться.

Богомолов. Никогда?

Ладыгин. Прошу…

Букеев. Полно, Борис! Ты с ума сошёл…

Ладыгин. Нет, позволь…

Ольга(являясь в двери комнаты). Что за крик?

Букеев. Спорят.

Ольга. Яков! Ты споришь?

Богомолов. Нет.

Ольга(Букееву). Вы?

Букеев. Вот он…

Ольга. С кем же?

Богомолов. Сам с собой, очевидно.

Ольга. Не понимаю.

Ладыгин. Видите ли, я…

Ольга. Да?

Ладыгин. Я не допускаю, когда надо мной издеваются. (Вст[аёт], ух[одит].)

Ольга(нахм[урилась), удив{лённо]). Что такое?

Богомолов. Никон Васильевич сравнил его с жеребцом.

Букеев. Ну… не стоит говорить об этом. Я его сейчас успокою… Чудак тоже… [(Уходит.)]

Ольга. Что было здесь?

Богомолов. Да — ничего! Я говорю: Букеев уподобил его жеребцу, это было так неожиданно, я засмеялся, а он рассердился на меня и заговорил со мной эдаким, знаешь, дуэльным тоном…

Ольга(под[авляя] тревогу). И — только?

Богомолов. И только!

Ольга. Он такой спокойный.

Богомолов. Как бык.

Ольга(после паузы). Яков, мне нужно поговорить с тобой сегодня.

Богомолов. Чудесно. Поговорим.

Ольга(глад[ит] его волосы). Ты свободен вечером?

Богомолов. Да я весь день свободен. Здесь не работают. Вообще, здесь… странно! Я думаю, и ты тоже чувствуешь это. Тебе неудобно здесь?

Ольга. Нет, ничего. Хотя… я, может быть, уеду…

Богомолов. Что стесняет тебя, скажи?

Ольга. А как ты думаешь?

Богомолов. Букеев?

Ольга. Почему?

Богомолов. Он смотрит на тебя, как жаждущий на источник свежей воды… Какой неуклюжий человек, какой ненужный. Богат, богатство — сила, а в его руках оно — ничто! Ничего не делает, ничего не любит. И даже, кажется, себя не умеет любить.

Дуняша [(входит)]. Пожалуйте к чаю…

Ольга. Мне не хочется идти туда…

Богомолов. Попроси, чтобы тебе принесли.

Ольга. А ты идёшь?

Богомолов. Хочешь — останусь с тобой…

Ольга. Дуняша, — принесите нам сюда.

Дуняша. Слушаю…

Богомолов. Вот и поговорим, — да? Давно я не беседовал с тобой…

Ольга. Да. Ты не очень ищешь этого.

Богомолов. Здесь не хочется серьёзно говорить, — честное слово. Это — шуточная жизнь, её делает дядя Жан, шутник. (Остановился.) Знаешь, что нужно, Ольга? Нужно, чтоб люди поняли, как они одиноки во вселенной, — только тогда их воля устремится к