Второй раз…

Жан. Сию минуту распоряжусь, чтоб им нажарили котлет де-воляй и прочего, соответственно.

Букеев(Ольге). Вы так сказали… вас интересуют рабочие?

Ольга. Нисколько.

Нина. Но вы говорили так сердито.

Ольга. Разве? Извиняюсь. Мне спать хочется. (Встала, идёт к двери в свою комнату, остановилась и проходит в фонарь.)

Нина(тихо). Капризная женщина. И не очень воспитана.

(Букеев молчит, исподлобья наблюдая за Ольгой.)

Нина. Вы замечаете, что Ладыгин волнует её?

Букеев. Это неправда. (Встал.)

Нина. Она пошла смотреть на него…

Букеев. Пойдёмте, погуляем.

Нина. О, с удовольствием.

(Уходят через террасу. Ольга в фонаре[25 - здесь фонарь — выступ в здании на весу, башенка с окнами, привешенная к стене — Ред.], курит и тихонько напевает. Входят Жан и Богомолов.)

Жан. Дорогой мой, я тоже — идеалист, уверяю вас! Я понимаю всё это: рабочий вопрос, социальная справедливость и прочее… Конечно же, о господи! Мы наделали законов для наших знакомых, а сами обходим законы стороной, — чтобы не задевать их, знаете.

Богомолов. Тем более, уж если вы понимаете это.

Жан. Да — понимаю же! Но — всё-таки необходимо иногда приказывать людям. Или — так, или — до свидания!

Богомолов. Приказывать я не умею, могу только советовать или убеждать.

Жан. Всего убедительнее — страхи. Государство держится страхами, — это факт! Вы рассуждаете как социалист, как человек преждевременный. Жизнь — поверьте мне — очень запутанная штука, кто в этом виноват — неизвестно. В поисках виноватого хватают богатого, но — ведь это только потому, что он виднее.

Богомолов. Забавно вы говорите.

Жан. А, боже мой! Я знаю жизнь, и она меня знает!

Богомолов. И многое у вас очень метко…

Жан. Так вот, дорогой мой, вы не беспокойтесь, — всё устроится, всё будет по-хорошему… Мы, идеалисты, понимаем друг друга с двух слов. Сейчас я распоряжусь насчёт улучшения харчей.

Богомолов. К завтрему я составлю смету.

Жан. Да вы не торопитесь… [(Уходит.)]

(Богомолов, допивая остывший кофе, хмурится, бормочет что-то.)

Ольга. Ты что говоришь?

Богомолов(заг[лядывая] в фонарь). Я думал, здесь никого нет.

Ольга. Твоя привычка разговаривать с самим собой когда-нибудь поставит тебя в неловкое положение.

Богомолов. Ты думаешь? Впрочем — возможно. Ты что не спишь?

Ольга. Мечтаю.

Богомолов. О чём?

Ольга. О тебе.

Богомолов. О? Разве?

Ольга. Удивительный у меня муж, чёрт возьми, думаю я… с восторгом. Я целую ночь где-то кутила и вообще веду себя весёлой вдовой, а он — спокоен. Он так уверен в моей любви… Спасибо ему.

(Богомолов, опер[шись] на угол стола, задумчиво слушает, покручивая бородку.)

Ольга. Он упивался мечтами, она шампанским, и всё шло благополучно, — так начала бы я рассказ, если б умела писать.

Богомолов. Попробуй.

Ольга(вых[одит] из фонаря, подход[ит] к нему, кладёт руку на плечо). А что бы ты сказал, если б я полюбила другого?

Богомолов(серьёзно, вдумчиво). Что бы я сказал? Не знаю. Никогда не думал об этом.

Ольга. Подумай.

Богомолов. Зачем же? Разве…

Ольга. Всё может быть.

Богомолов. Ты шутишь, Оля.

Ольга. Да.

Богомолов. Шутишь, я уверен. Хотя…

Ольга. Что — хотя?

Богомолов. Не умею сказать.

Ольга. Если сказано — хотя, так значит, ты не очень уверен… Не очень! Ну… это хорошо. Спасибо. Поцелуй меня.

Богомолов. За что же спасибо?

Ольга. Пойми. (Уходит, смеясь.)

Богомолов(вслед ей). Желаю тебе хорошенько отдохнуть, а то у тебя, кажется, нервы не в