вечером я прочёл в постели первый том «Красного и чёрного» Стендаля. Эта вещь отличается изысканным умом и большой тонкостью. Стиль — французский; но разве это просто стиль? Это подлинно стиль! Тот старый стиль, которым теперь не владеют вовсе».

Эта оценка величайшего мастера стиля перекрывает все оценки критиков, которые, между прочим, упрекали Стендаля и в том, что он будто бы писал торопливо, потому что «не хотел давать времени художнику стилизировать, приукрашать действительность». Но действительность требует и достойна «приукрашивания» только тогда, когда она — неуклонное продолжение борьбы её главного героя, человека массы, за свободу от физического и морального плена, а не тогда, когда она — «творимая легенда» и прямо или косвенно оправдывает рабство человека.

Предлагаемая книга показывает Стендаля таким, каков он был и каким его не видели до сей поры.



[Как я пишу]

1. Полагаю, что писать начал лет с двенадцати и что толчком к этому послужило «перенасыщение опытом». Сначала записывал пословицы, поговорки, прибаутки, которые формировали мои личные впечатления: «Эх, жить весело, да — бить некого», или нравились мне своей фокусной затейливостью: «Кишка кишке кукиш кажет». Я, разумеется, знал, что такое кукиш, но слог «ку» во втором с конца и буква «т» в последнем слове казались мне лишними и поговорку читал так: «Кишка кишке — кишка же». Затем начал сам сочинять поговорки: «Сел дед, поел дед, вспотел дед, спросил дед: скоро ли обед?» Записывал непонятные мне фразы из книг: «Собственно говоря — никто не изобрёл пороха». Я долго не мог понять, что значит «собственно говоря», а слово «никто» было воспринято мною как некто, кто-то. Это недоразумение настолько крепко въелось в мою память, что в 1904 году в пьесе «Дачники» один из её героев на вопрос «Никто не был?» отвечает: «Никто не может быть или не быть». Сочинял стихи и, помню, в одном стихотворении над словами:

«Карета едет» —

долго думал: кто едет — карета или лошадь? Читал — много, особенно много — переводов иностранной литературы. Любил читать библию, а также «Искру» — сатирический еженедельник Курочкиных, который издавался откупщиком Кокоревым. Печататься начал с 1892 года, но до 1895 года не верил, что литература — моё дело. Маленькие рассказы для газет не казались мне серьёзным делом, и это было ошибочно, — учиться писать следует именно на маленьких рассказах, они приучают автора экономить слова, писать более густо.


2. Пользовался преимущественно материалом автобиографическим, но — ставил себя в позицию свидетеля событии, избегая выдвигаться как сила действующая, дабы не мешать самому себе, рассказчику о жизни. Это не значит, что я боялся внести в изображаемую действительность нечто «от себя» — ту «выдумку», о которой говорил И.С. Тургенев и без которой — нет искусства. Но когда автор, изображая, любуется самим собою — своим умом, знаниями, меткостью слова, зоркостью глаза, — он почти неизбежно портит, искажает то, что именуется «художественной правдой». Портит он свой материал и тогда, когда, насилуя социальную природу своих героев, заставляет их говорить чужими словами и совершать поступки, органически невозможные для них. Каждый изображаемый человек подобен руде — он формируется и деформируется при определённой идеологической температуре. «Холодной обработкой» с человеком ничего не сделаешь, только испортишь его, поэтому писатель должен немножко любить свой материал — живого человека — или хотя бы любоваться им как материалом.


3. Почти всегда.