сердце у него замерло и горячим ручьём кровь течёт по жилам, бормотал:

— Кристя — приласкай! Ей-богу — тяжко на сердце, прямо — смерть! Вдруг — один очутился, а ничего не понимаю — как надо? Ты — приласкай! Ведь — всё равно женимся, уж это кончено! Никто не узнает, ну, Христина, родимая!

Она всё что-то шептала и билась в его руках, а он чувствовал, как будто её горячее тело уже крепко приросло к нему и теперь, отрываясь, мучает его жестокою болью.

— Всё равно, — просил он, — пожалей, что ли, ну? Я ж тебя весь век любить буду!

Она поставила локоть под подбородок ему, а другой рукой прижала голову его к себе — Николай задохнулся, выпустил её и, шатаясь, потирая руками сдавленное горло, слышал её трезвый, строгий шёпот:

— Экой бешеный! Что ты это? В такой день — там покойник, а ты…

— Сама ты — покойник, — пробормотал он в отчаянии и в стыде, что она одолела его. — Все вы тут покойники!

Оправляя раздёрганную рубаху и следя за ним одним глазом, она говорила, глубоко вздыхая:

— Миленькой, ведь и я не железная, ведь я мучусь тоже, а ты меня горячишь в такое время! Надобно потерпеть до свадьбы!

— А может, и не будет свадьбы-то? — неожиданно сорвалось у него, и, тотчас же испугавшись, он мысленно обругал себя: «Эх, дурак!»

С минуту Христина молчала, потом, подняв голову, спросила негромко, но как-то особенно внятно:

— Не будет?

— Слышал я, как ты давеча говорила про меня, — бормотал он, — я ведь в сарае был!

— Ну так что?

— Не любишь ты меня!

Она отворила дверь, встала в ней, как в раме, и сказала:

— А коли свадьбы не будет, так ты ко мне и не лезь! Вон, Анютка живёт для эдаких!

— Не хуже тебя, — тихо сказал он, а Христина спокойно ответила:

— Вот и ладно, коли не хуже.

Пошла прочь, но, сделав шага три, обернулась и сказала веско, сердито угрожающе:

— Только ты знай — без меня тебе пропасть — понял? Как хочешь. Затравят тебя, заторкают, так и знай! Ты вспомни, чего наделал?

Он сел на лавку, тупо думая:

«Это — верно, без неё пропадёшь с моим характером! Вроде пьяного я — отчего это? Христина знает силу свою и меня знает, верно! Сволочь она и нисколько меня не любит — врёт! И я её тоже, видно, не люблю. Матка её — просто дура, полоумная».

Тело у него налилось ноющей болью и устало от неё, голова кружилась, а в глазах вызывающе волновались голые груди девушки.

«Это она нарочно показывается, — вяло и бессильно думал он, — она хитрая, знает! И верно, что ей всего лучше за прилавком стоять, это вот — верно! Торговка».

Мысль наткнулась на новую тропу — что, если и в самом деле продать тут всё и уехать с деньгами в город, а там исподволь приглядеть тихую девицу, жениться и открыть торговлю? Здесь — жить не дадут, будут дразнить отцовыми делами, будут напоминать, как он ездил за доктором, а Христина в этом поможет людям, в случае если дело с нею не сойдётся, — она не зря говорит, что без неё — затравят! Он долго путался в этих противоречивых мыслях, ставя себя так и эдак и нигде не видя твёрдой почвы.

Сквозь неприкрытую дверь был виден кусок синего неба и скучный узор ветвей ветлы на нём, в огороде работали девки, Анна с Натальей звонко перекликались, а Христинин сочный низкий голос был слышен редко, звучал сердито и неохотно.

— Николая — не видали? — спросила издали тётка.

Христина ответила:

— В предбаннике сидит.

— Чего он там?

— Поди да спроси.

— Ой, девка, какая ты неуважительная!

Николай слышал, как Христина проворчала:

— Работай на вас, да ещё