сидел на скамье, поддерживая руками охмелевшую голову, и бессвязно думал о злых шутках жизни: чем больше человек хочет хорошего, тем больше ему даётся плохого.

Кто-то сел рядом с ним, он поднял голову, — конечно, это была барышня, и ему показалось, что так и следует: кто же, кроме вора или проститутки, может подойти к человеку, одиноко сидящему ненастною ночью в пустынном месте?

О чём-то говорили, потом долго шли по улицам города, и всю дорогу Павел, охмелев, рассказывал о своей неудачной женитьбе, о том, что в жене он не нашёл родной ему души, пред которой он мог бы развернуть своё сердце.

Барышня сказала:

— Это часто бывает…

— Часто? — спросил Павел. — Почему ты знаешь?

— Жалуются часто…

Павел заглянул в лицо ей — ничего особенного, обыкновенное лицо гулящей девушки.

И, вспомнив о жене, он злобно подумал: «На же тебе! Вот и пойду с этой…»

На квартире у неё он снова говорил о жизни, о своих думах, а потом лёг спать и заснул раньше, чем она пришла к нему.

Поутру, сконфуженный, пил с нею чай, стараясь не смотреть в глаза девушки, и, уходя, предложил ей тридцать пять копеек — все деньги, какие были у него.

Но она спокойно отвела руку его в сторону и очень внятно сказала:

— За что же? Не надо.

Ему не понравился её жест, и слова тоже показались неприятными.

— Нет уж, пожалуйста, возьмите!

— Хорошо! — согласилась она, приняв две серебряные монетки. Но, дёрнув плечами вверх, снова повторила:

— Только — не за что ведь…

«Сейчас пригласит заходить к ней, — подумал Павел, надевая пальто. — Скажет, как её зовут, когда бывает дома…»

А она, глядя куда-то в пол, под ноги ему, задумчиво сказала:

— Хорошо очень говорили вы вчера… про нашу сестру, про женщин…

Эти слова, польстив ему, на минуту погасили брезгливое чувство к ней. Виновато усмехаясь, он проговорил:

— Очень рад, коли так… Пьяный я был, — я ведь вообще-то не пью… Прощайте!

Она молча протянула руку.

На улице он подумал: «Не позвала! Деньги не хотела брать — почему?»

Он не мог вспомнить своих речей, и даже лицо её неясно рисовалось перед ним.

Со смешанным чувством удовольствия и сожаления он, подходя к дому, подумал: «Встречусь и — не узнаю её…»

Моросил дождь, пальто его намокло и давило плечи, голова болела, одолевало желание лечь спать.

Жена встретила молча, даже не взглянула на него. Он долго сидел в углу, глядя, как она сильными руками месит тесто и как на локтях у неё то появляются, то исчезают соблазнительно красивые ямки. И вся она такая дородная, крепкая.

Чтобы начать разговор, он спросил:

— А где Оля?

— Где! Чай, сегодня у добрых людей праздник, — в церковь с дедушкой ушла…

Павел миролюбиво сказал:

— Вот этого я не понимаю: зачем трёхлетнего ребёнка водить в духоту, по дождю.

И остановился, вспомнив, что он уже не однажды говорил именно эти слова в ответ на такую же фразу жены.

Тесто запищало под её руками ещё громче, и стол заскрипел.

«Сказать ей: вот до чего ты довела меня — видишь? Вот куда ты толкаешь, — сказать?»

Что-то вспыхнуло в нём, он подошёл к ней, положил руку на круглое её плечо.

— Не лезь! — крикнула она, стряхнув его руку, и покраснела так, что даже шея у неё налилась кровью. — Поди к чёрту, — а то так и тресну наотмашь!

Выпрямилась и, поправив волосы руками, выпачканными в тесте и муке, стала седая.

В дверь вошёл Валек с Олей на руках, снял очки и, сверкая глазом, возгласил:

— Бог милости прислал…

— Пап-пап! — закричала девочка.

Павел хотел взять её,