университету за право учения — нечем, а посему увяз я в пессимизме и решил отравиться. Достал циан-кали, пошёл на Страстной бульвар, у меня там, за монастырём, любимая скамейка была, сижу и думаю: «Прощай, Москва, прощай, жизнь, чёрт бы вас взял!» И вдруг вижу: сидит рядом со мною эдакая толстая старуха, чёрная, со сросшимися бровями, ужасающая рожа! Вытаращила на меня глаза и — молчит, давит.

— «Что вам угодно?»

— «Дай-ко мне левую руку, студент», — так, знаете, повелительно требует, грубо…

Рассказчик посмотрел на храпевшего хозяина, оглянул комнату — особенно внимательно её тёмные углы — и продолжал тише, не делая усилий сохранить искусственно весёлый тон.

— Протянул я ей руку и — честное слово — почувствовал на коже тяжесть взгляда её выпуклых глаз. Долго она смотрела на ладонь мою и наконец говорит:

— «Осуждён ты жить» — так и сказала: «осуждён!» — «Осуждён ты жить долго и легко, хорошо».

— Я говорю ей: — «Не верю в эти штучки — предсказания, колдовство…»

— А она:

— «Потому, говорит, и уныло живёшь, потому и плохо тебе. А ты попробуй, поверь…»

— Спрашиваю, посмеиваясь:

— «Как же это можно — попробовать верить?»

— «А вот, говорит, остриги себе ногти и брось их в чужой огонь, но — смотри, — в чужой!»

— «Что значит — чужой огонь?»

— «Ну, говорит, как это не понять? Костёр горит на улице в морозный день, пожар, или сидишь в гостях, а там печь топится…»

— Потому ли, что умирать мне, в сущности, не хотелось, — ведь все мы умираем по нужде даже и тогда, когда нам кажется, что это решено нами свободно, — или же потому, что баба эта внушила мне какую-то смутную надежду, но самоубийство я отложил, до времени. Пришёл домой, остриг ногти, завернул в бумажку, ну-ко, попробую колдовство?

— Не прошло недели, как утром вспыхнул пожар на Бронной, против дома, где я жил. Привязал я к ногтям моим старый гвоздь и швырнул их в огонь. «Ну, думаю, готово! Жертва принесена, — чем ответят мне боги?» Был у меня знакомый математик, он знаменито играл на биллиарде и бил меня, как слепого. Предлагаю ему, чтоб испробовать силу колдовства: «Сыграем?» Пренебрежительно спрашивает: «Сколько очков дать вперёд?» — «Ничего, ни нуля». Можете себе представить, что со мной было, когда я обыграл его! Помню — ноги дрожали от радости и точно меня живою водой спрыснуло. «Стой, думаю, в чём дело? Совпадение?»

— Иду к моей недосягаемой даме, — а вдруг и у неё выиграю? Выиграл, и с такой необыкновенной лёгкостью, это испугало меня, да — так, что я даже сна лишился. Ещё одно совпадение? Живу между двух огней: между любовью, первой, жадной, и — страхом. По ночам вижу эту бабу: стоит где-нибудь в углу и требовательно смотрит на меня тяжёлым взглядом, молча двигает бровями. Сказал возлюбленной моей, а она была, как все актрисы, — а плохие особенно, — суеверна, разволновалась страшно, ахает и убеждает: стриги ногти, следи за пожарами! Я — стригу и обрезки храню, ни на минуту не забывая, что всё это глупо и что, может быть, вся штука в том, что, когда человек потерял веру в себя, ему необходимо запастись верой в какую-нибудь тёмную ерундищу. Но соображение это не гасит тревоги моей. Накопил я обрезков ногтей порядочно, бросил в огонь, и — снова чертовщина: является ко мне лысенький человечек с портфелем. «У вас, говорит, в Нижнем Новгороде померла двоюродная тётка, девица, и вы единственный наследник её». Никогда ничего не слышал я о тётке и вообще родственниками был беден, так же, как они — деньгами. Да и было их всего двое: дед со стороны